Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Разве это не очевидно?

Ну не мог же я ударить человечка ростом всего-то с мою ногу? Я сдержался и сказал:

– Мне – нет.

– В общем, смотри, – сказал он ворчливо, – когда я нашел генерала, он все еще истекал кровью. Значит, его только что застрелили. Я разбудил остальных, и они правда просыпались, клянусь – я чувствовал, как их сознание выходит из сонного тумана. Значит, они не замешаны. Но, когда я прятался от Зайца, я уловил его мысли. Тао великий, жуть какая! Никаких слов, только эмоции – волны ярости и радости, какой-то ужасный экстаз, как у хищника, который только что растерзал жертву!

– Значит, это сделал Заяц.

– Да.

– Заяц, которого мы не можем найти.

– Да.

– Ты его видел? В смысле, экстрасенсорно.

– Нет. Если и был внешний образ, его закрыло то, что шло изнутри. Все, что я мог уловить, – это его чувства.

Думаю, он все еще был слишком расстроен, чтобы читать мои мысли, потому что если бы мог, то услышал бы, как я думаю: «Нет никакого Зайца. Я знаю, потому что сам искал его. С другой стороны. Кос нашел тело. Он вполне может справиться с мелкокалиберным оружием, и у него было время припрятать оружие, потому что он долго не будил команду. А когда он описывал настроение Зайца после убийства, получилось так ярко – не потому ли, что на самом деле это были его собственные эмоции?»

Правда, мотивы неясны. Я был не в состоянии придумать ни одной убедительной причины, по которой он мог убить Шлехта. Но кто знал, какие оскорбления ему приходилось терпеть – или, если на то пошло, физические издевательства? У меня не было достаточного повода арестовать его, но, чтобы питать очень серьезные подозрения, повод был.

На курсах криминалистики я научился быть очень, очень любезным со всеми, на кого падает мое подозрение, – это их обезоруживает, понимаешь? И вот я похлопал Коса по плечу, посоветовал ему дойти до медпункта и принять успокоительное – и записал его первым номером в мысленный список подозреваемых. Ниже значились все присутствующие на борту, кроме Хесуса и меня. Я исключил себя лишь потому, что знал – убил не я, а Моралеса – потому, что он спал на верхней койке и не смог бы покинуть каюту незаметно.

Значит, девятнадцать офицеров и семьдесят рядовых. Любой из них мог действовать в одиночку и почти в любом сочетании – заодно. Я как раз думал об этом, когда показался сержант О’Рурк. Он был мужик здоровый, с таким тяжелым торсом, что немного наклонялся вперед при ходьбе, его маленькие серые глазки сияли умом, а сейчас они недоброжелательно косились в сторону Коса, которого он часто называл «эта гребаная зверушка чертова Шлехта».

– Думал, вам будет интересно, ле-е-е-тенант, – пророкотал он. – Вот, нашел у Гнома, было приклеено воском к ножке его койки.

Он протянул кулачище размером с окорок, поросший с тыльной стороны рыжеватой шерстью, и уронил мне в ладонь хрустальный шарик, внутри которого была модель молекулы ДНК.

Мы посмотрели друг на друга, потом на эту штуковину. Потом опять друг на друга. Именно в тот момент я впервые подумал, что на борт «Жукова» мог пробраться член культа, чтобы помочь спасению других сектантов в космосе, и, как говорят французы, это дало мне пищу для размышлений.

Я только начинал привыкать к мысли, что на борту присутствует верующий, или даже не один, как прохладный механический голос выдал распоряжение, чтобы все, кроме пилота и навигатора, вернулись в свои каюты и пристегнули ремни. Я отдал священное изображение сержанту.

– И что с этим, по-вашему, делать? – спросил я.

Он ухмыльнулся, демонстрируя золотые зубы.