Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

22
18
20
22
24
26
28
30

С таким непримиримым отношением я, конечно, сталкивался и раньше, особенно со стороны упрямых ученых традиционного толка. Я даже отчасти мог понять его негодование. Похоже, что, с его высоконаучной точки зрения, работе команды мешал бредящий псих, поддерживаемый деньгами правительства. Как будто астронома из группы поиска внеземного разума вынудили сотрудничать с жертвой похищения, подвергшейся анальному зондированию, или в проект исследования протеома ввели убежденного креациониста. Я пожал плечами.

– Эй, Тони, отстань от человека, – воскликнул Мансур Косроджерди, иранский эксперт по артефактам. – Дай ему хотя бы поесть. – Его борода была еще гуще и темнее, чем у Каэтани. Да, температура снаружи достигала двухсот градусов холода по Цельсию, но эти люди старались возвеличиться самым нелепым образом. Неужели они воображали себя участниками обреченной арктической экспедиции? – Мы можем заняться идеологической грызней после сыров и хереса.

– Не стоит щадить мои деликатные чувства, – сказал я, сопровождая слова добродушным смехом.

Я потянулся к графину с красным вином, сверкающим в золотистых лучах Сатурна, словно рубин. Сидящая справа от меня женщина – специалист по теории струн Джендай Шамба – перехватила графин уверенным движением мускулистой и черной, как ночь, руки.

– Позвольте мне, сенсей.

– Вы очень любезны, спасибо. Но давайте общаться по-дружески, без лишних формальностей. Зовите меня Мыэонг-хью. – Я широко улыбнулся, заметив ее замешательство, а затем громко рассмеялся. – Нет, это слишком трудно выговорить. Все в порядке, называйте меня просто Сэм, дорогая. И все остальные тоже.

– Сэм.

В столовой повисло неловкое молчание, нарушаемое скрипом пластиковых приборов по тарелкам. Я доел вкуснейшую говядину, поставил посуду на поднос, отпил еще пару глотков удивительно насыщенного и выдержанного шираза и наконец добрался до лимонно-имбирного десерта, украшенного фисташками.

– Решение пятьдесят три, вот мое личное мнение, – с полным ртом пробормотал я. – Естественно, это мое предварительное заключение.

– Там, очевидно, нет ни знакомых нам роз, ни нарциссов, ни фиалок или орхидей. Но цветы, рассеянные по всему кораблю, безусловно произошли от земных видов, изменившись в соответствии с климатом и в процессе естественной эволюции, – сказала Наташа Хсай. – По крайней мере, такой вывод напрашивается после осмотра.

– И он исключает решение пятьдесят три, – быстро добавил Антонио Каэтани. – Растения такой сложности не появлялись на Земле в процессе эволюции до современного периода. Возможно, даже до тех пор, пока не были искусственно выведены людьми вследствие подъема сельского хозяйства.

– О, давай не будем упрощать, Тони, – воскликнула Наташа. – Насекомые-опылители, ящерицы и прочие существа самостоятельно определяют биологические виды без чьей-либо помощи. Да, могу вас заверить, что в ранние эпохи люди безжалостно истощали почву ради пропитания и только намного позже они стали культивировать цветы, особенно те, что нравились им. Теперь это наши ботанические питомцы, они заставляют нас улыбаться и чувствовать себя лучше.

– Это половые органы, оснащенные ароматом, – заявил Каэтани. – И они выполняют свою функцию.

Я ненадолго отвлекся от еды.

– Первые цветущие растения, – заметил я, – появились эволюционным путем шестьдесят пять миллионов лет назад, перед катастрофой, в результате которой образовался кратер Чиксулуб. Любопытное совпадение, приблизительно в то же время, как уже было установлено, с лица Земли исчезли динозавры. – Не было необходимости разъяснять это обстоятельство, в конце концов, здесь присутствовали только компетентные специалисты. – Позвольте вам напомнить, что почву обрабатывали не только люди. – Я вдруг понял, что сыра уже не хочу, и отодвинулся от стола. – Здесь позволяется курить? Есть желающие выпить портвейна с хорошей сигарой?

– Нет, – резко ответил Каэтани. – Сенсей Парк, мы ученые, а не мистагоги. Должен признаться, ваше присутствие на «Гюйгенсе» меня сильно озадачило. – Джендай Шамба дернула его за рукав, но он только отмахнулся. – Я считаю оскорблением для себя тот факт, что Империя пригласила сюда на Титан какого-то шарлатана из Института Разумных Динозавров. – Шамба под столом наступила ему на ногу, ее решительные действия по поводу моего определения и занятий меня очень удивили. – Больше мне нечего вам сказать.

Каэтани надменно отвернулся, придвинул к себе тарелку с десертом, зачерпнул полную ложку тирамису и сильно ткнул ей себе в левый глаз.

Я чуть заметно приподнял бровь, вздохнул, поднялся со своего места, собрал на поднос пустые тарелки и пластиковые приборы и отошел от стола. Надеюсь, он не ослепнет на этот глаз. А что еще мне оставалось делать?

Говоря научным языком, я представляю собой этиологическое искажение. Другими словами, во мне есть нечто, не согласующееся с причиной и следствием. Я независимый сгусток невероятности. Если вам угодно, можете назвать меня колдуном или чокнутым, это намного проще выговорить. Но если я услышу, есть вероятность, что вы в темноте споткнетесь о детский велосипед или наткнетесь на открывающуюся дверь и что-то себе сломаете. Не то чтобы я обращал внимание на подобные выпады, но вот мое подсознание… Ничего не могу с этим поделать, так что извините.

В столовой поднялся шум, кто-то вскрикнул, но я махнул рукой, лег в постель и уснул, как делал это на протяжении пяти лет, словно неприкаянная душа. Мой дар или проклятие не позволяет мне оставаться в стороне от того, что меня окружает. Печаль кружилась в водовороте снов. Сонг-Дэм и – как это часто бывало в последнее время – доносящиеся из глубины полутора прошедших столетий гулкие мрачные голоса. Они звенели в моей голове, я читал их на страницах древних книг, обнаруженных в покинутых библиотеках, где пахло гарью, и пытался обрести тишину, словно старый растолстевший пес, страдающий от невыносимой боли. Голоса звучали на английском, этот язык был мне знаком так же хорошо, как и родной. Сначала я учился ему на улицах, а затем совершенствовал в школе для одаренных детей. Я ничего не знал об авторе, лишь чувствовал, что это человек, всецело принадлежащий своему времени. Его слова нашли отклик в моей обожженной душе. Вероятно, и ему была хорошо знакома эта боль, и он пытался ее успокоить.