Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Покажи мне что-нибудь из Третьей стадии.

– Это сверхъестественная красота, старик. Но чуждая нам. Никаких насекомых, я абсолютно уверен.

Перехлестывающиеся изображения развернулись вперед, как будто снимались установленной на плече камерой. Так вот как видят незрячие люди? Согласно досье, Мигл был слепым от рождения. Возможно, в этом нет ничего удивительного. Слепота заставляет трансформироваться корковые и подкорковые ткани, предназначенные эволюцией для фиксирования и распознавания образов – это большая затылочная доля мозга, бороздчатый участок зоны VI вплоть до височной, с нейронными цепочками, передающими сигналы от сетчатки в мозг, где они интерпретируются и преобразуются в некоторое подобие бинарного кода. Его восприимчивый, тренированный мозг использовал освободившиеся возможности, модифицировал свои функции и приемные каналы. Наш мозг – это настоящее чудо! Я прислушался к своим подсознательным суждениям и вдруг удивился, насколько все это меня взволновало. Словно запутался в какой-то липкой паутине… Непонятное беспокойство все больше и больше возрастало, как будто желудок срочно нуждался в очистке. Мигл надолго замолчал. Опять задремал? Нет, конструируемое на экранах изображение скользило мимо нас, временами расплываясь или распадаясь на отдельные детали.

В своем бестелесном путешествии, как бы оно ни называлось, он двигался по коридору.

В огромном мягком кресле что-то сидит. О боже!

– Боже! – громко воскликнул Мигл.

Маленькие зеленые индикаторы на одном из дисплеев превратились в яркие желтые огоньки. Гистограмма мигнула красным светом. Медбрат, не говоря ни слова, защелкал переключателями.

– Браво, полковник, – откликнулся оператор.

Певучую монотонность его равнодушного голоса нарушили нотки триумфа.

Мое этиологическое ощущение тотчас себя проявило. Я резко выпрямился и нагнулся вперед, предчувствуя рвоту. Мигл делал то же самое; кабели затянулись вокруг его шеи, от гладко выбритого черепа отцепилось несколько датчиков. Воображаемая точка зрения немного сместилась, и на экране возникло огромное кресло, в котором интерпретирующий компьютер нарисовал сидящее существо с удлиненной мордой, глубоко утопленными глазами и когтистыми лапами, обхватившими рукоятки управления в подлокотниках.

Картинка расплывалась и дрожала по мере появления все новых деталей, а вокруг меня завыл причинный вихрь. Но нет, я ведь искал не этого дракона. Он то исчезал, то снова появлялся. Машинное изображение через воспоминания и восприятие Мигла было обращено прямо ко мне. И мертвое существо, это древнее создание в древнем корабле, оно… Невероятно. Иллюзия и горе. И нечто еще. Конечно, я узнал это любимое лицо еще до того, как неповоротливый луч, разрывающий мне сердце, нарисовал его на экране. Человек. Лицо, местами обгоревшее до костей, страдальческий взгляд, безмолвный рот, решительно сжатый даже после смерти. В покрытой пятнами форме ООН, с нашивками лейтенанта Корейской империи на воротничке.

– О боже, – простонал я.

А потом меня все-таки вырвало, словно напившегося школяра.

Уголком слезящегося глаза я заметил, как в своей камере конвульсивно дернулся Мигл. Казалось, он смотрел прямо на меня своими слепыми голубыми глазами.

С основного экрана голографический образ тоже глядел на меня – созданный словами и подвижными пальцами удаленного наблюдателя, ритмами его мозга и сохраненными в архиве стереотипными идеограммами – он смотрел из могилы, вырытой пять лет назад. Сонг-Дэм. Мой сын. Мой бедный мальчик. Мой погибший герой. Я плакал, вытирая испачканный рот, и никак не мог остановиться.

«Гюйгенс», конечно, не является частью Империи, это научная станция, как и «Гершель», и другие базы на Титане, но в финансовом отношении она подчинена Корее, так же как и Зимбабве, Бразильское супергосударство, Кэмп Барсум (как вы догадались, на Марсе) и еще несколько поселений на Луне и Ганимеде. Так что, пока приказ от мистера Кима, моего спонсора, не пришел на Титан, его покровительство оставалось весьма важным фактором. Интерес к загадке динозавров проявился у военного диктатора, еще когда он молодым студентом изучал палеонтологию в Антарктике, где до раскопок «Энигмы» находились все вызывающие сомнения находки. Этот интерес он сохранил и в зрелом возрасте, и, как кое-кто утверждал, в старости. Он будет чрезвычайно доволен.

Доктор Каэтани, как ни странно, совсем не удивился. Сеанс удаленного наблюдения изучили уже все, и не раз. В боксе, откуда мы наблюдали за Миглом, не было никаких записывающих устройств, поэтому моя роль и участие в сессии определялись только предположениями. Но видео восприятия Мигла отчетливо показывало результаты: облик чужака или ископаемого существа, а через мгновение на него наложился печальный образ моего погибшего сына. Я уверен, что Каэтани мои страдания и потрясение казались лишь частью напыщенного спектакля, недостойной попыткой оставить свой след в историческом событии.

– На данный момент нам известно ничуть не больше, чем неделю назад, – прямо заявил он. – И легковерие некоторых из моих коллег вызывает у меня откровенное беспокойство.

– Ископаемое существо… – начала было Джендай Шамба, но он мгновенно прервал ее.

– Изображение можно было бы считать достоверным, если бы не удручающее вмешательство в сеанс погружения мистера Парка, переживающего трагическую гибель сына. Никто не сомневается, что мистер Парк, как действующий полтергейст, способен вызывать видения и влиять на работу сложной электронной аппаратуры. Именно поэтому он и присутствует здесь, несмотря на мои возражения. – Каэтани сделал глубокий вдох, и кожа под роскошной бородой покраснела. – Погибшего сына на борту этого артефакта юрского периода нет и быть не может, и я уверен, в этом все со мной согласны. По тем же причинам и капитаном космического корабля не может быть динозавр, чье изображение было внедрено в видеоряд предвзятым воображением мистера Парка.