Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Кальвино скончался от удара – я это знал. Какой-то сосудик лопнул в мозгу человека, упорно трудившегося над посланием, которое должно было преобразить новое тысячелетие. Конечно, великая потеря – но кто мог представить, насколько на самом деле она была велика! Труд гения – это черный лебедь, непредсказуемый, неожиданный. Если черный лебедь не появился, могла ли Земля ощутить его отсутствие?

Пропасть между Италией Массимо и моей казалась невидимой – но всеобъемлющей. Точь-в-точь как разница между тем, кем я стал сейчас, и человеком, которым я был один короткий час назад.

Черный лебедь непредсказуем, его не ожидают, он вне категорий. Когда черный лебедь слетает к нам, ударяя крыльями, подобно охваченному страстью Зевсу, историю приходится переписывать.

Может, человек, зарабатывающий на жизнь новостями, пишет историю новостей, то есть историю проектов?

Однако заголовки газет никогда не кричат, что история полна черных лебедей. Новости твердят нам, что история последовательна. Просто перемены, влияющие на нашу судьбу, проистекают из причин настолько огромных, что нам их не постичь, или столь мелких, что не разглядеть. Мы никогда не смиримся с беззаботной непоследовательностью черного лебедя. И потому наши новости никогда не рассказывают о том, что людям не постичь смысла новостей. Наши новости вечно внушают нам, что мы все понимаем.

Когда наша мудрость оказывается сокрушена невозможным, мы быстро связываем лопнувший мир узелком – и снова все становится понятным. Мы притворяемся, что ничего не потеряли, ни единой иллюзии. И уж чего мы точно никогда не теряем – это рассудка. Как бы удивительна ни была новость, мы остаемся благоразумными. И уверяем в этом друг друга.

Массимо вернулся к столу. Он был очень пьян, до прозелени.

– Тебе случалось когда-нибудь пользоваться турецким туалетом с дырой? – спросил он и зажал себе нос. – Лучше не ходи, поверь на слово.

– По-моему, нам пора в твою Италию, – напомнил я.

– Можно, – неохотно признал он. – Хотя у меня там будут проблемы… в сущности, из-за тебя.

– Что со мной не так?

– В моей Италии тоже есть Люка. Не похожий на тебя: там он великий писатель, очень солидный, состоятельный человек. Ты покажешься ему несмешной шуткой.

Я задумался. Если он добивается, чтобы я жестко приревновал к самому себе, номер не пройдет. Но все же я рассердился.

– А я смешной, Массимо?

Он больше не пил, но убийственный бренди еще играл у него в нутре.

– Да, ты смешной, Люка. Ты большой чудак. Особенно в этой версии Италии. И особенно теперь, когда до тебя наконец дошло. У тебя сейчас физиономия как у тонущей рыбы. – Он рыгнул в кулак. – Ты вообразил, что все понимаешь, только ничего ты не понял. Еще не понял. Слушай: чтобы попасть сюда – я создал здешний мир. Когда я нажимаю кнопку Е-три и поле переносит меня сюда… без меня, без наблюдателя, этой вселенной не существует.

Я оглядел то, что Массимо назвал «вселенной». Итальянское кафе. Мраморный столик передо мной – твердый камень. Все очень основательное, нормальное, реальное, приемлемое и предсказуемое.

– Конечно, – сказал я ему. – И мою вселенную тоже ты создал. Никакой ты не черный лебедь. Ты – господь бог.

– Черный лебедь – это ты про меня? – подмигнул он и покосился в зеркало. – Вам, журналистам, на все надо налепить ярлык.

– Ты всегда одеваешься в черное, – заметил я. – Это чтоб не было видно нашей грязи?