Слушатель

— Настолько сладкого, насколько вы его сможете сделать, дорогая, — сказал он официантке и вдруг поймал себя на том, что смотрит на свое отражение в зеркале, что висело за прилавком.

Несколько недель назад он понял, что совершил опрометчивый поступок, вернувшись в дом Эдсонов. Его выходка ознаменовала для него потерю целого округа, пригодного для работы! Если бы вдова Эдсона обратилась к властям, они могли объявить его в розыск, и сразу узнали бы его машину. Так что пришлось вычеркнуть весь этот округ из списка.

Ну и черт с ним! — в сердцах подумал Партлоу, вспомнив о том, что с ним грубо обошлись в этом округе еще и в середине июля. Когда он добрался до жилища недавно умершего фермера в округе Берлесон и продемонстрировал Золотое Издание Библии (якобы заказанное ныне почившим старым Джоном), он получил твердый от ворот поворот в виде дробовика, направленного ему в лицо измученной вдовой. Женщина заявила, что он чертов никчемный мошенник, потому что она уже купила Библию, посланную ангелом, которую Джон заказал для нее в компании «Библия Пресвятого Сердца» в Хьюстоне.

Это воспоминание лишь укрепило его в намерении выбрать себе новую территорию. Итак… Восток или запад? Этот вопрос решила подброшенная монетка. Привет, Шривпорт и отель «Дикси-Гарден»!

Партлоу уплетал свой ужин и то и дело посматривал на часы, висящие на стене рядом с зеркалом. Еще один стакан сладкого ледяного чая и сигарета (или две), а потом… может быть, стоит немного прогуляться по городу, и оценить, что здесь к чему.

В который раз подозвав к себе официантку, он елейным голосом поинтересовался у нее, где находится Элкс-Лодж-Холл, и она одарила его таким многозначительным взглядом, что ему едва удалось подавить желание выбить ее выступающие передние зубы. Она сказала, что аудитория находится недалеко, в соседнем квартале к востоку отсюда, сразу за небольшим парком и статуей местного героя Конфедерации Самуэля Петри Бланкеншипа, «чьи глаза», — с гордостью рассказывала она, — «плакали кровавыми слезами каждый раз, когда мимо проходил негр».

Партлоу попросил официантку передать Олли, что он остановился у Невинсов, и поэтому ужин следует записать на его счет в пансионате. Затем, оставив ей чаевые на столе возле небольшой лужицы пролитого чая, он надел шляпу, поправил галстук и встал. Уже направившись к выходу, он вдруг ощутил, как по полу под его ногами проходит дрожь, а следом услышал вой железнодорожного пневматического гудка, который заставил оконные стекла в рамах содрогнуться. Выйдя через распашные двери, Партлоу увидел грузовой поезд, громыхавший прямо через город с терзающим слух бряцаньем, клацаньем, звонками, свистами, шипением и металлическим скрежетом. Проезжая прямо мимо кафе, эта махина поднимала вокруг себя вихри пыли и песка, разносящиеся по всей улице. Несколько собак преследовали паровоз, скаля зубы и яростно гавкая, но их лай нещадно поглощала какофония поезда.

Попав в поток воздуха от поезда, Джон Партлоу смахнул несколько соринок, осевших на его лацканах, и направился в сторону Элкс-Лодж.

Войдя в здание из красновато-коричневого песчаника на Четвертой улице, мужчина был буквально сражен внешностью светловолосой женщины, сидевшей за столом рядом с дверью в аудиторию. Она продавала билеты и складывала деньги в ящик для сигар. Рядом с ней на белой ткани, которой был задрапирован стол, лежало несколько брошюр «Правды жизни» Ханикатта. Перед ней выстроилась очередь из пяти человек различного телосложения, внешности и возраста для того, чтобы отдать свои с таким трудом заработанные монеты ради небольшой пикантной лекции. Что по-настоящему поразило Джона Партлоу в представшей перед ним картине, так это то, что женщина была одета в белый больничный халат. Длиной до пят, с длинным рукавом и застегнутый на все пуговицы до самого горла, он придавал ее образу налет скромности, что явно не соответствовало большому количеству плотного макияжа на ее лице и малиновой помаде на ее губах. На самом деле, казалось, что на ней была некая кукольная маска, которая скрывала абсолютно все эмоции, и это всерьез заинтриговало Джона Партлоу, потому что сама идея скрыть свою истинную личность — или истинное лицо — никогда не была чужда ему самому. Он занял очередь за местными жителями. Они переговаривались и смеялись слишком громко и держались с нервным предвкушением, ожидая прохладного взгляда женщины, как если бы она была из далекого и более искушенного мира — впрочем, именно таковой она и была. Когда подошла очередь Джона Партлоу, первым делом он заглянул в ящик для сигар, чтобы посмотреть, как обстоят дела у выступающих сегодня вечером, и, по его быстрой оценке, они продали от двадцати пяти до тридцати билетов.

— И мне, и мне, — сказал он, встретившись взглядом с женщиной.

Глаза цвета шампанского, — подумал он.

Внезапно ему показалось, что он и впрямь выпил бокал шампанского или даже несколько — достаточную дозу для того, чтобы закружилась голова. Женщина изучила его взглядом своих удивительных миндалевидных глаз сверху донизу, и на лице ее не отразилось никаких эмоций. Это еще больше привлекло Джона Партлоу, и он принялся почти с нескрываемым интересом изучать ее. У нее был курносый нос, широкий рот и, на его вкус, слишком высокий лоб, а подбородок — чересчур широкий. Назвать ее неописуемой красавицей было нельзя, но присутствовало в ее внешности что-то весьма — может, даже чересчур — привлекательное для Джона Партлоу. Эта женщина являла собой почти дикое, необузданное сочетание нежности и грубости. Загадка, которая манила к себе и пугала. И если внешность ее и впрямь навевала мысли о легком, поигрывающем кокетливыми пузырьками шампанском, то внутри эта женщина была горяча, как самогон! И это только на первый взгляд! Джон Партлоу был уверен, что свое истинное «я» незнакомка скрывает едва ли не тщательнее, чем он сам.

Обратившись к другим деталям ее внешности, Партлоу заметил, что у корней ее волос проступает натуральный темно-каштановый оттенок — стало быть, она окрасила волосы в блонд. Спереди выбеленные пряди были закручены в массивные тяжелые локоны, а на затылке были надежно закреплены черно-красными лакированными гребнями. Партлоу вдохнул аромат ее духов, которые пахли для него соблазнительным сладким мускусом и напоминали запах опаленных роз.

Никто из них не произнес ни слова в течение нескольких секунд. Наконец, он криво усмехнулся и сказал:

— На что ты смотришь?

— Слишком много хочешь знать, — ответила незнакомка безо всякого выражения. У нее был южный акцент, но звучал он вполне интеллигентно и, скорее, принадлежал владелице плантации, а не какой-нибудь захолустной Берте. Глаза ее чуть сузились, когда она увидела застежку для галстука в виде сложенных в молитве ладоней, белую рубашку плиссе и пиджак цвета ванильного крема. — А для кого ты так дорого разоделся?

— Для тебя, — ответил он, восстанавливая равновесие на этом скользком танцполе. — В самом деле, не слушать же мне лекцию о «правде жизни», будучи одетым, как бродяга. А тебе, что, не нравится?

Он применил к ней все свое обаяние, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Бродяга ты или нет — ты попадешь внутрь только за четвертак, как все, — она постучала по краю коробки для сигар указательным пальцем, полированный ноготь блеснул кроваво-красным.

Партлоу кивнул.