Слушатель

Она сделала еще один глоток воды и повращала бокал в своих хрупких руках.

— Твой отец, — тихо заговорила Орхидея, — сделал мне предложение, когда шел дождь. Ты это знал? — он подождала, пока он отрицательно покачает головой. — Так и было. Мы возвращались с танцев и прогуливались по улице. Начался дождь, и я прижалась к нему, потому что он был, как… как большая гора, за которой я чувствовала себя защищенной. О, а еще он был отменным танцором, несмотря на свои габариты. Но я помню… там, под дождем… я прижалась к нему очень близко, он наклонился, заглянул мне в глаза и поцеловал меня. А потом… почти сразу… перед тем, как он сделал мне предложение, я почувствовала, что я принадлежу ему. Я знала, что никогда не смогла бы принадлежать никому другому. И потом он сказал те самые слова: «Орхидея, ты возьмешь меня в мужья?»… такие слова женщина никогда не забывает. У тебя еще появится возможность сказать их какой-нибудь девушке. И тогда… я думаю, мы снова сможем быть счастливы.

— Да, мэм, — ответил Кертис.

— Это тяжело, — пробормотала Орхидея, — смотреть, как кто-то ускользает от тебя. Это… как маленькая смерть. Мне так кажется. Ты ломаешь голову, стараясь понять, что можно сделать, чтобы все исправить. Смеешься, когда в душе готов зарыдать, потому что смотришь через комнату на человека, которого любишь, а видишь лишь призрак, стоящий на его месте. О… слышишь гром? Как будто он пронесся через весь наш дом.

Кертис решил заговорить:

— Я хотел бы хоть что-то сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше, мама. Если бы ты позволила мне отвести тебя к…

— Никаких врачей, — перебила она. — Ах… это так дорого! Я потратила все сбережения, когда водила тебя по врачам, и что из этого вышло?

Я ничего не могу поделать с тем, какой я, — собирался сказать он… но что бы на это ответил один из доблестных рыцарей Круглого Стола? И что бы один из них сказал на его месте? Совершенно точно не стал бы еще сильнее ранить и без того беспомощное существо, вроде женщины, лежавшей на этой старой кровати. Поэтому он ответил:

— Я могу позволить себе отвести тебя к врачу, мама.

— Едва ли, — отозвалась она. — Господи Боже, мы и так еле сводим концы с концами, а ты хочешь спустить все деньги на бесполезного врача?

Кертис не нашел, что ответить на это, потому что она попросту не хотела слышать никаких ответов.

— Я так устала, — простонала она.

— Тогда, я не буду мешать тебе спать.

— Погоди. Пока рано, — Орхидея выпила почти всю воду, что осталась в бокале. — Скажи мне вот, что, — произнесла она после недолгой паузы, — как у тебя с этой… ну, ты знаешь… слушательной штукой? Я хочу сказать… как ты умудряешься разговаривать с помощью мыслей?

Кертис уже собирался вставать, но теперь снова откинулся на спинку скрипучего кресла, потому что раньше мама никогда не задавала ему подобных вопросов. Он поразмышлял над ним несколько секунд, формулируя ответ.

— На работе… один из носильщиков — мы называем его Умником — он может сворачивать свой язык трубочкой, да так, что тот становится похож на свернутый ковер. Он сворачивает его три или четыре раза, не меньше. Никто больше не умеет так делать. Я даже не представляю себе, как это можно уметь, но для него — это совершенно естественно. Когда я был в пятом классе… с нами учился мальчик по имени Ноа Уолкотт. На площадке я однажды видел, как он поймал осу голой рукой. Многие дети тоже это видели — он сделал из этого целое представление. Он зажал осу в кулаке и потряс им так, словно играл в кости. А потом он положил осу в рот. Но оса не ужалила его! Ни разу. Он просто открыл рот, и она вылетела оттуда. Я помню… он говорил, что осы, шершни и прочие жалящие насекомые его боятся и никогда не кусают. Он всегда был таким. А потом, — вздохнув, Кертис продолжил, — был парень по имени Боули. Мы называли его Красавчик[28]. Он работал на станции некоторое время. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?

— Нет, не помню.

Это не удивило Кертиса, потому что его мама никогда его не слушала.

— Ну… Боули в свои прежние деньки мог в девяти случаях из десяти угадать, какой человек войдет на станцию с улицы или что на нем будет надето, независимо от того, мужчина это, женщина или ребенок. Он говорил: «А следующий пассажир тащит желтый чемодан, он одет в голубую рубашку и двухцветные ботинки», и так и случалось! Или он говорил: «Сейчас придет семья: мужчина в сером пиджаке, женщина с цветком на шляпке, маленький мальчик в гольфах», и они приходили — точно такие, как он и описал. А потом с Боули что-то случилось. Иногда он не мог даже завязать свои шнурки, или провести свою тележку по прямой линии, из-за чего не мог нормально работать. Боссу пришлось уволить Боули, потому что он стал впадать в транс, мог просто стоять и пялиться в одну точку, в никуда, и ничего при этом не делать. Ты помнишь? Я же рассказывал тебе.

— Нет, не рассказывал.