Единственной, кому ситуация не понравилась, была Бонни. После того, как команда перекусила, Бонни вместе с Аной потребовали, чтобы команда ее выслушала. Как оказалось, Бонни была недовольна не просто так.
— Если вы будете трепаться, вас раскусят в один момент, — назидательно начала она. — Потому что тарги — это хорошо, бумаги — тоже хорошо, но ни тарги, ни бумаги не сделают из вас греванов. То есть монастырских греванов, я хочу сказать.
— Ну так объясни, как себя вести, — попросил Шини. — Мы так и сделаем.
— Вот смотрю я на вас, и понимаю, что вы не сумеете, — Бонни наморщила лобик. — Вы слишком… ну… не знаю, как сказать даже. Вы что, в монастырях не были?
— Сто раз были, — пожал плечами Аквист.
— И не видите разницу между ними и вами?
Аквист задумался. Шини тоже.
— Вообще-то… — несмело начал Аквист. — Как бы так сказать… ну вообще-то да, видим.
— Давай лучше я скажу. Монахи, они живут словно бы внутри идеи, понимаешь? Поэтому у них иначе устроены мозги.
Шеф, который до этого момента молча слушал, одобрительно кивнул.
— Верно, — согласился он. — И какой вывод?
— Они словно бы немножко искусственные, — Бонни повернулась к Шефу. — Словно в них есть что-то фальшивое. Я раньше не думала, что это можно так назвать, а теперь понимаю, что это так и есть. Мне кажется, что им в головы заложили какую-то фигню… Что-то настоящее вынули, и что-то искусственное положили. И это искусственное, оно не умеет и не хочет думать. Вот ты, Аквист. Вот давай я тебе задам вопрос, а ты на него ответишь — так, как ты ответил бы сам. Настоящий ты.
— Ну, давай, — Аквисту стало интересно.
— Вот мы были у женщины, она была больна. Надо ли ей лечиться?
— Надо, — недоуменно ответил Аквист. — Конечно, надо! У нее же двое детей, ей еще жить и жить.
— Правильно. А монах бы сказал тебе — на всё воля Триединого, и если ей суждено умереть, а детям ее — попасть в приют, то, значит, так и надо. А лечиться ей не нужно, ну только если чуть-чуть. Потому что волю Триединого нарушать нельзя.
— А ведь точно! — вмешался Бакли. — Точно! Так бы и сказал. Еще бы сказал, что надо смириться, и принимать судьбу покорно. Что бороться с волей Триединого грех.
— А ты откуда знаешь? — удивился Аквист.
— Ну, у меня в жизни было много разных вызовов, — обтекаемо ответил Бакли. — Не знаю только, что это за воля Триединого, по которой ребенка кипятком можно облить до смерти, или старику ногу сломать в драке. Но — воля, реально. Меня так даже выгоняли иногда, чтобы волю не нарушил.
Фадан сидел, глубоко задумавшись. Потом прокашлялся, и произнес:
ebooksa