Мертвая

– Любила?

– Я… я люблю, – это было сказано неуверенно, с разумной опаской.

– Любишь, любишь, – успокоила я ее, потрепав по щечке. – Да слезь ты с этой табуретки…

– Нельзя. Он… узнает.

Да? Интересно, как? Сигналок я не ощутила, хотя… я присмотрелась именно к табуретке. Надо же, какое интересное плетение… этот Ганс маг? Или просто по случаю пришлось? Ах ты… пока красавица стоит, плетение дремлет, но стоит ей соступить, как оно очнется.

– Тогда стой, – разрешила я. – Ганс решил, что старик зажился на свете?

– Я… это не я! Я тогда… он заботился обо мне… и мальчика любил… и нам было хорошо…

Охотно верю, но кому-то это хорошо пришлось не по нраву.

– Γанс… это Ганс… он служил при доме… велел его устроить… я… не знала, что он… он дал господину Биртхольдеру, и тому стало плохо… сердце…

Ага, герою-любовнику надоела служба и захотелось из шофера стать хозяином. Желание вполне понятное, как по мне, но вот методы, которые он выбрал, в душе моей не находят отклика.

– И потом завещание… Γанс так разозлился. Сказал, что я виновата… плохо работала…

…дверь открылась. И на пороге появился человек, который, надо полагать,и являлся вышеупомянутым Гансом. Был он высок. Строен. Красив той разбойничьей опасной красотой, которая хороша лишь в девичьих романах. Острые черты лица были несколько дисгармоничны. Мешки под глазами. Желтоватый оттенок кожи, залысины… нынешний образ жизни явно не прибавлял Гансу здоровья.

– Что здесь происходит?

Какой невероятно банальный вопрос.

– Беседа, – сказала я, широко улыбнувшись.

И дверь заперла. Заклятьем. Дом отозвался на него с охотой: старый, он обладал собственным чувством справедливости.

– Кто ты… такая? – Ганс прищурился.

А он ещё и подслеповат, но очки не носит, надо полагать, исключительно, чтобы из образа не выпадать. Челку отбросил картинным жестом. Губы скривил.

– Знакомая Адлара…

Ага… не маг, но вот амулетов на нем целая связка. И защита от проклятий вполне приличного. И атакующий контур. И щит от ментального воздействия… целительский. Укрепляющий… на одной магии долго не протянешь, ко всему, подозреваю, Ганс не имел понятия, что светлые амулеты с темными не слишком-то уживаются. Некоторые почти разрядились.