Странная история дочери алхимика

– Однажды, гуляя в саду, я подняла взгляд и увидела юношу, смотревшего из окна синьоры Лизабетты. Я никогда не видела мужчины красивее. Это был ее кузен, приехавший в Падую изучать медицину. Конечно, единственным другим мужчиной, которого мне тогда доводилось видеть, был мой собственный отец, но с тех пор я повидала немало мужчин, и с Джованни никто из них не мог сравниться. Он был прекрасен – с волнистыми каштановыми волосами, с карими глазами, в которых отражалась вся его душа, и с золотистой кожей, впитавшей солнце южной Италии.

Беатриче: – Кэтрин, прекрати, пожалуйста! Достаточно будет сказать, что он был красив – и что я любила его. Хорошо, я сама расскажу эту историю – хотя бы для того, чтобы ты не превратила ее в любовный роман с продолжением, вроде тех, что продают в вокзальных лавках.

Кэтрин: – В вокзальных книжных лавках нет ничего дурного! Если бы не они, мы не заработали бы столько денег на «Тайнах Астарты».

Беатриче: – Я не это имела в виду.

День за днем он приходил в сад моего отца, чтобы повидаться со мной. День за днем он дышал ядовитыми миазмами тамошних растений, сам того не зная. Но я-то знала и продолжала просить его приходить, чтобы гулять с ним рядом, разговаривать с ним, даже не соприкасаясь руками. Я ожидала, что в конце концов он сделается ядовитым под стать мне. Мой отец, конечно, знал о его визитах – а как бы он мог не знать? И притом он ничего не говорил. Может, думал, что Джованни мог бы стать полезным прибавлением в нашем семействе. В конце концов, он ведь был студентом-медиком в Падуанском университете. Из него получился бы ученик и преемник великого доктора Раппаччини.

Однажды Джованни заметил, что на его окне сплел паутину паучок. Он наклонился посмотреть поближе – и паук умер от его дыхания. Тогда он осознал, что случилось: он тоже становился ядовитым! Юноша поспешил к доктору Пьетро Бальони, конкуренту моего отца, преподававшему в медицинской школе. Некогда Бальони учился медицине вместе с моим отцом, а потом тоже был членом Société des Alchimistes. Но потом они с отцом поссорились, и Бальони покинул Общество. Однако он знал обо мне, о моей ядовитой природе. Он составил то, что считал подходящим антидотом, и дал его Джованни, обещая, что тот исцелится, выпив его.

Джованни принес противоядие мне и сказал, что мы оба можем исцелиться. Мы стояли в саду совсем близко друг от друга, не соприкасаясь. Даже тогда он не знал, что я намеренно пыталась сделать его ядовитым – он думал, что это несчастная случайность и я сама не знаю о своей природе. Каким же он был доверчивым! Он любил меня и хотел, чтобы мы оба стали нормальными людьми. Джованни не желал становиться чудовищем – именно это слово он тогда употребил. Он не желал стать отделенным от человеческого сообщества. И в тот самый день я осознала, кто я такая: чудовище среди людей.

Мэри: – Ты не чудовище, Беатриче. Я бы хотела, чтобы ты не применяла к себе это слово.

Жюстина: – Но почему нет, если оно отражает реальность? Мы все – в своем роде чудовища. Даже ты, Мэри.

Я сказала Джованни, что не доверяю Бальони, ни как человеку, ни как ученому. Сказала, что мы не должны пить его снадобье. Но он меня уговорил. Я взяла флакончик с противоядием. Жидкость была зеленой, как изумруд. И тут я услышала крик: «Нет! Нет, дочь моя! Разве ты не знаешь, что Бальони – мой враг и готов на все, чтобы помешать моим опытам?»

– Отец, неужели ты не понимаешь, что ты сотворил со мной? – ответила я. – Я не хочу быть смертельно опасной для своего рода!

– Смотри, я докажу тебе, что противоядие безопасно, – сказал Джованни. – Я выпью его первым.

Он взял флакончик из моих рук и выпил изумрудную жидкость. И улыбнулся мне ободряющей улыбкой – но тут его лицо исказилось от боли, и он упал на землю, забился в судорогах, схватившись за живот. Я упала рядом с ним на колени. Я, которая приготовила столько зелий для отцовской аптеки, сейчас не знала, что делать, как спасти любимого. Я держала его в объятиях и умоляла не умирать. Но еще миг – и все было кончено. Я обнимала мертвого Джованни.

Тогда я схватила склянку, которую он уронил, и допила оставшееся зелье, желая тоже умереть. Но ничего не произошло. Яд в моей жизненной системе был так силен, что снадобье не оказало на меня действия. Той ночью я помышляла убить себя, хотела заколоться ножом. Разве я не заслужила смерть? Я ведь убила своего возлюбленного – все равно что вонзила нож ему в сердце.

Но мне не хватило силы духа. Наутро я потребовала у отца обратить вспять процессы моего организма. Я больше не хотела оставаться ядовитой – после того, как из-за меня умер мой любимый. Но отец сказал мне, что процесс необратим. Тогда я оставила отцовский дом и отправилась в университет, нашла там профессора Бальони и сказала ему, что если он не найдет способа исцелить меня, я расскажу всей Падуе, что он убил Джованни. Он старался составить для меня противоядие, готовил новые средства раз за разом – не ради меня, а единственно из опасения, что его призовут к ответу за смерть Джованни. Впрочем, я думаю, им также двигала ненависть к моему отцу. Тем не менее я оставалась в его доме, жила там, хотя и в дальней части здания, – в надежде на исцеление или хотя бы на смерть. Больше никто не знал о моем состоянии, а отец ясно дал мне понять, что помогать не будет, что он желает оставить меня как есть – я ведь была величайшим его творением. Так что я стала сотрудничать с Бальони, работая на врага моего отца, на человека, виновного в смерти моего любимого. Я составляла снадобья в его лаборатории. Но ни одно из них не сделало меня менее ядовитой.

Однажды Бальони явился в лабораторию, где я как раз заканчивала работу над очередным антидотом. «Твой отец умер», – сообщил он. Отца нашли мертвым в его саду, среди ядовитых растений. Синьора Лизабетта увидела труп из окна и сообщила властям. Я оставила отца без единого слова прощания, и за все недели, которые я жила у профессора Бальони, он ни разу не зашел навестить меня. При этом работа в его саду всегда была моей обязанностью, потому что растения никак не могли мне повредить. Когда же я ушла, отцу пришлось самому заниматься садом, а он был слишком слаб и не устоял против их яда. Из-за его мрачной репутации никто не решился войти в сад и похоронить покойного. Единственной, кто осмелился туда войти и позаботиться о его погребении там же, в саду, была я. Когда же я в последний раз уходила из дома своего отца, синьора Лизабетта прокляла меня из окна. И я это только заслужила.

Жюстина: – Беатриче, это неправда.

Диана: – А зачем ты вообще туда возвращалась? Я бы не стала. Пускай бы папаша валялся и гнил без погребения.

Как видите, я убила собственную мать, а потом – Джованни. Возможно, я виновна и в смерти моего отца. Джованни был прав, когда употребил слово «чудовище».

Мэри: – Не будь смешной. В смерти твоей матери и Джованни нет твоей вины, а смерть твоего отца целиком на его собственной совести. Я согласна с Жюстиной. И даже Диана говорит разумно – в кои-то веки.