Уездный город С***

В правильности собственного ухода Аэлита не сомневалась: она слишком не любила ругаться, особенно если не разумела причины ссоры. Но даже при всех своих особенностях вещевичка сознавала, что вот такой шаг ничего не изменил и не исправил, а просто отсрочил неприятный разговор, дал время разобраться и подготовиться.

Брамс могла бы понять беспокойство матери, даже готова была успокаивать её, начни та причитать. Но вот эта странная выволочка от человека, который прежде никогда не выказывал недовольства поступками и решениями Аэлиты, ставила девушку в тупик. На её взгляд выходило, что прежде маму всё устраивало — а тут вдруг перестало. Ведь ничего же не изменилось, ведь служба сыскаря подразумевала подобное, об этом писали во всех романах! И сегодняшний взрыв куда больше укладывался в книжные представления, чем постоянные и одинаковые разговоры, которые большей частью вёл Титов. И Аэлита терялась в догадках почему?

В итоге поручик нашёл вещевичку в буфете над блюдцем с одиноким пирожком. Девушка подпирала ладонью голову с совершенно отсутствующим видом и вяло крутила за ручку полную чашку чая.

— Аэлита Львовна, вы уже пообедали? — уточнил Натан, в растерянности разглядывая эту картину. Буфет при Департаменте только именовался буфетом, на деле же здесь можно было получить полноценный горячий обед, просто выбор блюд был невелик. И насколько успел заметить Титов, вещевичка отличалась здоровым аппетитом, и такой скромный выбор его озадачил.

— А? — вздрогнула Брамс, вскинула взгляд на мужчину и встряхнулась, стараясь взять себя в руки: — Нет, я не голодна, спасибо. Мы теперь куда?

— Обратно, на место взрыва, надо всё же опросить соседей. Если Навалова имела обыкновение входить в этот дом, кто-то мог её заметить. Ну и вообще надо выяснить, кому он принадлежал, почему заброшен. А еще меня чрезвычайно смущают эти ёлки. Им уже по полвека, и неясно, зачем их вообще посадили среди города? Примета же, насколько я понимаю, весьма дурная. И ладно посадили, но почему до сих пор не спилили? Воспротивиться некому, а мешают они решительно всем соседям… Аэлита Львовна, да что с вами? — осёкся Титов, потому что рассеянный вид Брамс ясно говорил о том, что слова его падают в пустоту.

— А? — вновь вздрогнула вещевичка. — Простите, пожалуйста. Вы кушайте, не отвлекайтесь.

Натан ответил на это замечание удивлённым взглядом, но молча последовал совету, недоверчиво косясь на девушку и гадая, что могло привести её к такому состоянию. Не задумчивая и погружённая в собственные мысли, какой Титов её уже видел, а совершенно рассеянная и даже как будто всерьёз расстроенная. Что могло случиться за минувшие полчаса, пока он чистил китель?! Однако сейчас Натан не стал пытать расспросами Аэлиту, обстановка не располагала, поэтому быстро пообедал и предложил Брамс отправляться.

А когда отодвинул девушке стул, помогая подняться, забыл все прежние вопросы и лишь искренне порадовался, что вещевичка нынче особенно ненаблюдательна, иначе получилось бы неловко.

Дело в том, что Натан вполне оценил наряд девушки, и взгляд сам собой соскальзывал на красную ткань, фривольно обтягивающую ладную фигурку, а вернее — нижнюю её часть. И на какое-то время Титову стало, прямо сказать, не до душевного состояния Брамс, куда сильнее его занимала гамма собственных чувств.

В целом мужчина ничего не имел против современных веяний моды и не считал женщин, подверженных им, порочными или испорченными. Больше того, подобные вещи он находил красивыми, приятно волнующими, привлекательными и вообще радующими глаз. Но все прежние представления были очень абстрактными, общими, подходящими для каких-то посторонних, незнакомых женщин. А вот применить их к рассеянно подцепившей его под локоть вещевичке не получалось, и потому Титов метался.

С одной стороны, хотелось отчитать девицу как маленькую и отправить переодеваться, но он понимал, что не имеет на такой поступок никакого права, поскольку Брамс — взрослая и вполне самостоятельная особа. С другой же — сложно было не признать, что Аэлита в этом наряде исключительно привлекательна, во всех смыслах, и отправить её переодеваться, конечно, было бы правильно, но чисто по-мужски подобного совсем не хотелось. Хотелось наслаждаться волнующим зрелищем и впредь, и это добавляло к прежним чувствам изрядную долю смущения.

А еще Натан сердился на себя. За все эти мысли, за беспорядок в голове; за то, что большую часть его внимания занимает изящная ладошка, лежащая на сгибе его руки, и тёплое плечо, касающееся локтя; за то, что в голову постоянно лезут совершенно неуместные детали, вроде того, какие у вещевички необычные, яркие глаза, и как приятно её обнимать, и…

Вот на это всё Титов и злился. На то, что вместо мыслей о деле, которое принимало всё более крутой оборот, его голова занята хорошенькой вещевичкой.

И вообще, не Натан ли по осени проклинал весь женский род скопом и убеждал себя, что от чувств к этим сосудам греха одни расстройства и разочарования, полностью уверенный, что впредь не только не женится, но даже ухаживать за женщинами не станет? Конечно, чего спьяну да в расстроенных чувствах не решишь, да и равнять Брамс со всеми прочими знакомствами было неуместно, но… Но неужели он всерьёз готов увлечься этой девушкой? Или уже это сделал?

Да чёрт побери, дело конечно не в самой вещевичке, она очаровательная особа. Но как же всё это не вовремя! По городу гуляет маньяк, убиты уже две женщины, а он в облаках витает!

За время пути к знакомому подъезду Титов с горем пополам избавился от этих мыслей, твёрдо решив крепко обдумать собственное чересчур нежное отношение к вещевичке вечером, в спокойной обстановке, когда будет на то время. И пока Брамс устраивалась на «Буцефале», поручик предусмотрительно отводил взгляд, чтобы мысли не свернули опять в прежнюю колею.

А когда они добрались до места происшествия, сосредоточиться на служебных обязанностях было уже не так трудно.

На разговор соседи «нехорошего дома» шли охотно и щедро потчевали Титова байками и страшилками, в которых мелькало это строение. Одни уверяли, что жила там чуть ли не Баба-Яга, другие — будто собирались на шабаш всяческие сатанинские отродья. Третьи заверяли, что в доме замуровали злющего слепого старика — не то живым, не то уже мёртвым, не то тогдашние соседи, не то дальние родственники. Все сходились в одном: ночами оттуда порой слышались леденящие душу стоны, и вообще будто бы пропадали кошки, собаки и даже люди, в частности, некий «хромой Матвей». Правда, одна из соседок припомнила, что последний просто с перепоя околел в сугробе под Крещение, и ей Натан был склонен верить больше других.

Толком про визиты Наваловой, увы, тоже никто не мог сказать: вроде и была какая-то, но одна и та же, и та ли самая, никто внятно не ответил — горожанам мешала бурная фантазия. Визиты проститутки расцвечивались жуткими красками пожирания её нечистью, историями шабашей и прочими далёкими от правдоподобности образами, которые никак не получалось отделить от реальности.