— Нет, — мотнул головой Светлов. — Утром я уж сам. Но если подменишь меня сегодня — буду благодарен.
— Как будет угодно Всемогущему.
— Так выпьешь с нами? — нетерпеливо дернувшись, повторила свой вопрос Инна.
— Ну, давайте, — шагнув к столику, Олег взял в руки бутылку. Пустая плошка нашлась там же. — Чем разбавляете?
— Водой, — сообщила девушка, показав глазами на дверь санузла.
Плеснув в «бокал» спирта — где-то на палец — Светлов долил из-под крана воды почти до краев.
— За что выпьем? — спросил он, возвращаясь в комнату.
— За будущее, — предложила Иноземцева, откладывая в сторону гитару и протягивая руку к своей плошке. И внезапно добавила: — За мое. Не чокаясь.
— А что это вдруг? — нахмурился юноша.
— Да вот только что рассказывала Диле… Я тут подумала: стану добровольцем!
— В смысле, добровольцем? — не понял Олег.
— В смысле, как предлагал трутень. В этой его новой касте. Не ради бесконечно долгой жизни, нет! — заговорила она горячо и быстро. — Пропади она пропадом! И не ради еще одного спасения Земли — для нее мы уже сделали все, что могли… Хотя, думаю, и там все должны получить право выбора: остаться людьми или перестать ими быть. Мы тут уже практически перестали. Не все, но многие. Так не все ли равно, есть у нас сзади хвост или нет?
— Ты это сейчас серьезно? — похолодев, нахмурился Светлов. Так и не пригубив, он поставил «бокал» на столик.
Инна осушила свою плошку почти залпом:
— Абсолютно!
— Но… Почему?!
— Сегодня двадцать первое сентября, — будто не слыша его, подрагивающим голосом проговорила Иноземцева. Смотрела при этом она куда-то в сторону, в пустоту между Олегом и Чужой. — То есть, не знаю, что там сейчас на Земле, а здесь, если тупо посчитать прошедшие дни — двадцать первое. Знаете, что это за день? День рождения Веры Варенниковой! До своего двадцатилетия она не дожила всего девять дней. И как хотите — но это неправильно! — исступленно мотнула головой девушка. — Так не должно быть! Мы с ней с третьего класса дружили. Она была… Она была такая талантливая! Ее стихи, песни… — Инна умолкла на полуслове, по ее щеке сбежала одинокая прозрачная капля. — Налейте еще, если не в лом! — подняла она свой пустой «бокал».
Олег качнулся вперед, но «Диля» его опередила, взяв из рук Иноземцевой плошку, поднявшись и шагнув к столику за бутылью.
— «Прости меня, мой друг, я ухожу…» она написала, когда нам с ней было по шестнадцать, — не дожидаясь, пока Чужая управится с «бокалом», продолжила Инна. — На самом деле, песня мне тогда совсем не понравилась! Нет, мелодия получилась отличная, а вот слова… Эти рифмы: «слезы — розы — грезы — грозы»… Тогда они казались мне такими банальными, почти пошлыми… Теперь я понимаю: это самые правильные рифмы в шестнадцать лет! Только такие в том возрасте и могут звучать искренне. Честно звучать… Мне не нравилось стихотворение, но я его хвалила. Ненавижу врать — и врала лучшей подруге, чтобы ее не разочаровывать… Вот что ужасно! А стихи на самом деле замечательные, я им даже невольно подражала потом…
Чужая вернулась с напитком, но вместо плошки Иноземцева потянулась к гитаре: