— Это… «Круассандвич».
— Хм. Это как круассан? С ветчиной? Сделанный как сэндвич?
— Думаю, ты уловил основную идею, — сказал Джеймс.
Джек покачал головой.
— Можешь купить себе, — сказал Джеймс. — Кафешка сразу за углом. Завтраки подают до десяти. Я же спрашивал, не хочешь ли ты тоже.
— Нет, спасибо, — твёрдо сказал Джек.
Они продолжили есть.
— Полагаю, ты знаешь, что всё это делает с твоими артериями? — спросил Джек.
Гвен кивнула.
— Круассан. Это как… масло в форме шрапнели. Не говоря уж об обработанной муке. Ты станешь вялой и неповоротливой.
— По крайней мере, — с полным ртом заметила Гвен, — я не страдаю от гипогликемии[68] и излишней раздражительности.
— Я в порядке, — лукаво отозвался Джек. — Моё тело — храм.
— Конечно, — сказала Гвен.
Джеймс захихикал. Он скомкал свою салфетку и, поскольку урны для мусора в пределах видимости не оказалось, сунул её в карман.
— Ничтожество, — сказала Гвен, коснувшись его губ. Она доела свой «круассандвич», смяла салфетку и огляделась по сторонам, ища, куда бы её выбросить. Джеймс забрал у неё салфетку и тоже спрятал в карман.
— Вы двое такие милые, — сказал Джек. — Прямо блевать хочется.
— Так что, мы собираемся что-нибудь делать? — поинтересовалась Гвен.
— Извини, — ответил Джек. — Разве ты не должна была сказать «Спасибо, Джек, за то, что позволил мне сегодня поехать с вами»?
— Гипогликемия и раздражительность, — пробормотала Гвен в сторону, обращаясь к Джеймсу.
— Я всё слышал, — заметил Джек. — Что она сказала, Джеймс?