Альв

И то верно, курганы насыпают над усыпальницами вождей и героев. Это Альв вроде бы знала, но сейчас вспомнила кое-что еще: там, где живет она, курганы уже давным-давно не насыпают. Ни для кого. Даже для королей. Однако курган над могилой Ратера выглядел так, словно его насыпали недавно, не более полувека назад. Так что, скорее всего, здесь, на севере, старые обычаи отступать не желали.

Дальний север, медленное время….

Много лет Яков не вспоминал о том, кем он был до того, как стал Яковом Свевом. Запрещал себе помнить, потому что память – это боль, и, в конце концов, он забыл, заставил себя забыть и даже перестал видеть сны о своих родителях, о матери и отце, о братьях и сестрах, облик которых уже совершенно стерся из его памяти. О доме на высоком берегу и о том, что случилось в ту штормовую ночь, когда он, казалось, навсегда покинул этот мир. И вот он вернулся, а значит, вместе с ним вернулись его гнев и горечь, его печаль.

В сущности, возможность возвращения была предусмотрена заранее. Якову, тогда еще Йепу, исполнилось семь лет, когда отец увез его в родовую башню на остров Черн и долгих семь дней учил тайнам клана. Сами таинства, их смысл и сущность передавались наследнику, то есть в данном случае Якову, только вместе с дарами совершеннолетия. Поэтому в семь лет заучивались только правила, формулы и последовательность действий. Заучивались, чтобы знать наизусть без необходимости понимания того, что знаешь. А потом случилась та жуткая ночь, и отец буквально силой вытолкал Якова в иной мир, в другую жизнь.

Оглушенный обрушившимся на него несчастьем, раздавленный горем, Яков все же нашел в себе силы подавить страх и начать жить сызнова. И первое, что он сделал, еще не понимая толком, куда попал, – спрятал в лесу свой перстень с дедовской печаткой, клановый медальон и кинжал – подарок отца на семилетие. И затем в течение многих лет даже не вспоминал об этих реликвиях, считая их потерянными. Однако однажды, оказавшись по случаю как раз в тех местах, где перешел границу между мирами, он неожиданно узнал тот поворот дороги, который увидел на рассвете, холм с белой церквушкой и лес, начинавшийся сразу за насыпью железной дороги. Узнавание оказало на Якова такое сильное впечатление, что он тут же бросился в лес, чтобы найти то памятное место, где спрятал свои сокровища. Самое удивительное, что он достаточно быстро нашел свой клад и, выкопав, едва не лишился чувств от нахлынувших на него воспоминаний. Вот тогда у Якова и появилась идея вернуться назад и отомстить, залить кровью Скулну и окрестности, но главное – Ицштед и замок Бадвин, разумеется.

Вспомнив заученные наизусть правила и главный аркан, он в течение нескольких лет готовился уйти «на ту сторону», но, в конце концов, так никуда и не ушел. У него была теперь другая жизнь, в которой Яков Свев был вполне на своем месте. А месть… Месть не стоила того, чтобы сломать жизнь себе, новым родителям и маленькой Труте, которую он любил как родную. И он отложил путешествие на неопределенное «потом», чтобы со временем окончательно забыть и об этой вполне фантастической идее, и о своей прошлой жизни, которая и была-то, в сущности, всего лишь жизнью ребенка.

Все изменилось с появлением Альв. Увидев ее – и тех других – на снегу, он сразу заподозрил неладное. Когда же она назвалась, прошлое властно вернулось к нему, чтобы теперь уже не оставить никогда.

Альв Ринхольф.

«Ну надо же! Альв Ринхольф. Эльф из Волчьего Круга».

Языки, которые он знал до того, как стал Яковом Свевом, вернулись к нему так же, как и память о мире по ту сторону «завесы». Остальное – промысел божий. Неизвестно, что стал бы делать Яков, не влюбись он в эту таинственную женщину. Трудно сказать, как повернулось бы дело, не вмешайся в игру Куприянов. Но, в конце концов – к добру или ко злу, – все случилось как случилось. И вот он снова Йеп, его кинжал висит на поясе Альв, а дедов перстень – у него на шее, нанизанный на ту же цепочку, на которой подвешен клановый медальон. Ну и еще одно немаловажное обстоятельство: он вернулся домой и стоит у могилы своего отца.

Несколько минут назад, когда они только приблизились к этому месту, проводник показал ему на курган, сложенный их осколков красновато-коричневого гранита, и сказал:

– Это могила Ратера, здесь мы обычно останавливаемся перекусить и отдохнуть.

– Ратера? – удивился Яков, полагавший, что отец погиб где-то севернее, то есть там, где сам он перешел «за грань». – Ты говоришь о Ратере Богсвейгире?

– Точно! – кивнул проводник. – А говорил, что плохо знаешь эти места.

– Я их просто забыл, – пожал плечами Яков, впиваясь взглядом в могильный холм. – С детства здесь не был… Так он здесь погиб?

– Про это не скажу, – ответил проводник, – но рассказывают, что похоронен он именно здесь.

«Кто же тогда насыпал могильный холм? – Вопрос не праздный, потому что победители в здешних войнах обычно не столь великодушны к побежденным. – Надо бы узнать, кто проявил такую небывалую щедрость!»

– Не знаешь, – спросил он проводника, – кто насыпал курган?

– Герпир Аустмадер, я думаю, – ответил мужчина.

«Вояка с востока?»