– Его глаза смотрели на меня из тени, но я чувствовала, что они смотрят сквозь. Прямо
Замолчав, Элеанор завернула куклу в ткань и положила обратно в сумку. Найквист на минуту оставил ее в покое и посмотрел на часы. Оставалось около десяти минут до того, как закончится время посещения. Он хотел было попросить ее продолжить, когда она вдруг сама заговорила. Слова лились потоком, девушка торопилась.
– Я убежала. Думаю это все, что я могла сделать. Я убежала оттуда, от него. От всего. От дома, колледжа, от своей жизни. – Она сжимала и разжимала лежащие на коленях руки. – Я была в отчаянии. Я перестала есть. Перестала следить за собой.
– И в итоге оказалась в Выжиге, в комнате огней.
Она кивнула.
– Мне нужно было очиститься, излечиться от того, что открыл мне Доминик. Чтобы все это сгорело в жарком мареве. У других детей там, как и у меня, тоже были проблемы, только свои собственные. Они меня поддержали.
– Конечно. А потом я толкнул ногой дверь и все испортил.
Элеанор положила книгу в мягкой обложке в спортивную сумку и затянула шнурки.
– Что-то вроде того.
– Это очень важно, Элеанор. Посмотрите на меня. – Она послушалась. – Что сказал Кинкейд, от чего вам стало так плохо?
Она колебалась. Найквист чувствовал, что она балансирует на грани признания. Он повторил свой вопрос так тихо, как только мог:
– От чего же вам стало так плохо, Элеанор?
Она начала шептать, и он наклонился, прислушиваясь.
– Я должна была убить его. Мне пришлось. Я должна была убить его. – Она напряглась, снова и снова повторяя эту фразу: – Я должна была убить его. Мне пришлось.
– Вы кого-то убили?
Она пораженно уставилась на него.
– Разве вы меня не видели?
– Нет.
– Я убила его. Ударила в шею ножом. Своего собственного отца. Мне пришлось.
– Вы имеете в виду Кинкейда?