– Почему вы передумали? – спросил он.
– Передумал? – переспросил Кляйн.
– Насчет ампутации.
– А кто сказал, что я передумал? – подняв бутылку, он отхлебнул еще.
– А зачем еще Борхерту присылать вам бутылку? Вы услышали зов?
– Я не понимаю, о чем вы.
Гус кивнул:
– Это только ваше личное дело – и ничье больше.
Кляйн потянулся к бутылке, увидел, как в нее ткнулась его культя и едва не уронила.
– Мое личное дело, и ничье больше, – повторил он вслух, но голос как будто звучал издалека.
– Вот именно. Я так и говорю.
Кляйн увидел, как из окончания руки, из культи, странным образом вырастает призрак ладони, бледный и прозрачный.
– Вот именно, – услышал он свой голос. Поиграл отсутствующими пальцами, увидел, как они двигаются. Руку отрезали, но ее призрак по-прежнему на месте. Может быть, это и имеется в виду под зовом? Может быть, Борхерт, лишенный большинства конечностей, видел призраки того, что ему не хватает: как вырастают пропавшие члены тела, невоплощенные, чистые.
Он поднял глаза. Там сидел Гус, напротив, с сонными, полузакрытыми глазами, его лицо почти целиком скрыла тень. Кляйн потянулся к бутылке, но не смог ее найти.
– О чем это я? – спросил он.
Веки Гуса затрепетали и распахнулись.
– Нужно довести вас до постели, – сказал он. – Пока я еще в состоянии.
– Это не скотч, – сказал Кляйн туда, где был Гус, но тот уже пропал. Он не сразу понял, что Гус рядом, нависает над его головой, пытается поднять из кресла. А потом, сам того не заметив, уже стоял рядом с ним, и они медленно поплыли по комнате.
– Нет, – ответил Гус медленно. – Это скотч. Но не только.
«Твою мать», – подумал Кляйн.