— Возможно. Тебя очень трудно убить, Сигруд. Ты можешь вынести чудовищные муки. Но ты не бессмертен. Если ты, скажем, прыгнешь со скалы или получишь пулю в череп, сомневаюсь, что чудо сумеет тебя спасти. И настоящее Божество смогло бы тебя убить, если бы в самом деле захотело. Я, к примеру, могу. Но не стану. Я очень стараюсь не вмешиваться в такие вещи. Теперь это неблагоразумно.
— Ты можешь изъять чудо? — спрашивает он.
Олвос бросает на него внимательный взгляд.
— Могла бы.
— Тогда… ты сделаешь это?
Она поднимает свой котелок с чаем и делает большой шумный глоток.
— Я ведь только что сказала, почему не стану этого делать. Потому что мое вмешательство неблагоразумно.
— Не… неблагоразумно? — повторяет Сигруд. — Неблагоразумно?! Но ведь это проклятие рушит мою жизнь, уничтожает меня! И ты мне не поможешь, не спасешь?
— Нет, — твердо отвечает она. — Я этого не сделаю. Ты просишь меня об очень опасной вещи, Сигруд. Для меня применить мою божественную волю — не пустяк. От этого я сделаюсь уязвимой для ряда смертных влияний. Когда я вмешиваюсь в мир, когда люди меня замечают, уделяют мне внимание, верят в меня, я… меняюсь. Становлюсь другой. Подстраиваюсь под их веру. Это чрезвычайно, чрезвычайно опасно, особенно сейчас. Единственное Божество на весь Континент, и никто не в силах меня сдерживать? Я такого не допущу. Я в первую очередь из-за этого и покинула мир смертных.
— Но это всего лишь одно маленькое чудо, — говорит Сигруд. — Это ведь не может быть сложней, чем прихлопнуть муху?
— Чтобы уничтожить труд другого Божества, требуются огромные усилия, — объясняет Олвос. — Почти такие же, какие понадобились бы для того, чтобы причинить вред или даже уничтожить другое Божество. А чем больше усилий, тем уязвимее я стану. — Она медленно переводит на него взгляд. — Отчасти поэтому я не буду вмешиваться, чтобы помочь Шаре и Мальвине.
У него уходит несколько секунд, чтобы понять сказанное.
— Что? — говорит он.
Олвос опять делает глоток чая.
— Ты не станешь помогать? — переспрашивает Сигруд. — Не станешь с ним сражаться?
— Нет, — отвечает она. — Не стану.
— Но… но он их убивает, — говорит Сигруд. — Ноков хочет их уничтожить. Он хочет п-призвать в мир последнюю ночь!
— Я это знаю, — тихо произносит Олвос. — Он делал ужасные вещи. Много, много ужасных вещей. И я сказала тебе об одной причине, по которой не стану вмешиваться. Но ты, в отличие от остальных, поймешь другую. — Ее оранжево-красные глаза большие и печальные. — Ты потерял ребенка. Даже если твой ребенок совершил ужасные поступки — ты мог бы взять его на руки и уничтожить?
Сигруд потрясенно глядит на нее.
— Ты… ты хочешь сказать…