Ловец бабочек. Мотыльки

22
18
20
22
24
26
28
30

Узнал?

Ох, боги… ей бы уйти и вернуться, когда купец протрезвеет, хотя бы самую малость, но… Ольгерда не привыкла отступать. И оглядевшись, она заметила серебряное ведерко для льда. Шампанское заказывал? Не для себя, явно… горевал, стало быть, с размахом и бланкетками, которых, если верить градоправителю, в городе вовсе нет.

Шампанское было выпито.

Поздняя малина оранжерейная съедена. Бланкетки сгинули, Ольгерда лишь надеялась, что попались порядочные и сгинули сами по себе, а не с бумажником Порфирия Витюльдовича. Главное, что лед, пусть и заговоренный, слегка подтаял… а может, и к лучшему?

Она взвесила ведерко.

И повернулась к Порфирию Витюльдовичу.

— Я пришла поговорить с вами, — произнесла Ольгерда с упреком, — а вы тут пьете безобразно…

И вывернула содержимое ведерка на голову купца.

Сначала тот лишь головой мотнул. Вперился в Ольгерду взглядом затуманенным, будто пытаясь сообразить, кто она и что делает в его одиночестве. Сунул руку за шиворот, пытаясь нащупать кубики льда… и заорал.

Ох, как он орал!

Не в каждой опере этакий бас встретишь.

— Ты… ты… чего т-творишь? — он вскочил.

И халат содрал, оставшись в одних не слишком чистых подштанниках.

— Тебя спасаю, — Ольгерда отступила.

А ведь хорош… нет, не красив, это не то, скорее уж крепок. Ни тебе дряблое кожи, ни брюшка мягкого, которым каждый второй ее благодетель обзаводился, надо полагать, вместе с кошелем. А что волосат… ничего, это даже интересно.

— Иди, ванну прими, — велела она.

И как ни странно, Порфирий Витюльдович вдруг смутился, подобрал мокрый халат и исчез в душевой. Ольгерда же, сняв телефонный рожок, потребовала:

— Кофе в люкс. И покрепче, будьте добры.

Она лишь надеялась, что кофий подадут раньше, чем Порфирий Витюльдович вернется.

Пройдясь по номеру, она собрала бутылки, во всяком случае те из них, что на глаза попались. Сняла со стула шелковый чулочек с найвульгарнейшей красной подвязкой, который отправила прямиком в мусорную корзину. Пальчики вытерла…