Ловец бабочек. Мотыльки

22
18
20
22
24
26
28
30

Неужто и вправду стала просыпаться поганая колдовскина натура? Или, может, захотелось посмотреть, как поведет себя родич.

Он вошел в дом хозяином, и на Лушку, которая кинулась было остановить, глянул строго, с укоризной. От этого взгляду Лушка разом с лица спала да и сгинула на кухне. И верно, Гражина бы тоже там сгинула, в безопаности сытой, но ей пришлось играть хозяйку.

Она поприветствовала гостя, пусть и незваного, но все ж.

Предложила чаю.

И поднос для визиток подала, заведенный исключительно по моде, но использовавшийся редко, как и огромный талмуд гостевой книги, который возлежал на столике у окна.

— Матушка твоя где? — гость позволил себе быть возмутительно нагл, фамильярен. Гражине ответил кивком, будто старой знакомой, от чаю отказался, а, увидав поднос, и вовсе хмыкнул.

— Почивать изволит, — Гражина старалась не глядеть родственнику в глаза, вот не отпускал ее полудетский страх — заворожит.

— Рановато она…

Он кинул перчатки на столик с гостевым талмудом. Пристроил рядом тросточку из темного дерева, самую простенькую, если не сказать, вызывающе дешевую. Поправил воротничок серой рубашки.

И решительно шагнул к лестнице.

— Здесь воняет черной волшбой, — сказал он уже на втором этаже и, повернувшись к Гражине, строго спросил: — Ты баловалась?

— Когда?

— Не знаю. Дурное дело — нехитрое.

Матушка тоже частенько это повторяла, особенно, когда взятая в дом горничная вдруг оказалась беременной… ох, скандал тогда был.

— Я не баловалась, — она поджала губы, как делала матушка, желая показать свое недовольство.

— Тогда кто? Не важно… сейчас узнаем, — он поманил Гражину за собой, будто бы так она взяла б и оставила его без присмотру.

— Гражиночка, это ты? — матушка стояла у окна. — Как хорошо, что ты пришла… где ты была?

Она вдруг сделалась строга.

— Дома, матушка…

— Дома… хорошо, что ты пришла… я за тобой посылала!