— Ты… — когда Хелег растворился в темноте, Харольд обратил свое внимание на Катарину. — Тоже думаешь, что это я?
— Не здесь, — Катарина указала на дверь Управления.
— В допросную потащишь?
— Полагаю, — подал голос князь, — она имеет в виду, что подобного рода беседы стоит вести в менее людных местах. Во избежание лишних разговоров.
— Лишних, значится… — Харольд как-то разом растерял весь пыл. — Ну да… лишних… разговоров… разговоров будет не на один год… и меня отстранят, если не посадят. Меня удобно посадить… у них есть за что? Есть, конечно… он же прямо сказал… моя супруга… тьфу, связался…
Плечи опустились.
Он сгорбился, разом постарев, казалось бы, на годы. И в этом Катарине вновь увиделась игра.
…это ведь логично.
…связь давно утратила и ту болезненную остроту, которая придает вкус самым унылым отношениям. Она стала обыкновенной, почти супружеской со всеми проблемами, с обидами накопившимися, скандалами и тоской.
…и прав Хелег в том, что многое знала она о делах начальства. Слишком многое…
В управлении было тихо. Харольд сам открыл кабинет. Свет зажег. Поморщился. Кинул:
— Садись куда-нибудь…
Он вновь вытащил пачку. Покрутил сигарету и бросил:
— Пакость еще та… все завязать пытаюсь. В груди болит. И сердце. Доктор говорит, надо бы с сердцем поработать… отдохнуть… и нервничать нельзя. А как тут не будешь? Я сегодня в городскую управу ездил… с докладом… потом задержался… мы собирались встретиться. Поговорить.
— Вы?
— Она, — поморщившись, признался Харольд. — Твой сученыш прав был…
— Он не мой.
— Это ты зря, — Харольд все ж прикурил. В кабинете пахло духами, и запах этот связался с дымной вонью, породив новый аромат, в равной степени притягательный и отталкивающий. — Такие типы не прощают…
— Мы разошлись по обоюдному согласию.
Катарине было неприятно говорить об этом, неудобно, да и не имела ее личная жизнь ровным счетом никакого отношения к убийству.