Ох и козёл же этот Рондел, оказывается. Его бы самого в этот артефакт. До скончания веков.
— А потому извлечение души невозможно. Конечно, упомянутый мной студент, а ныне уже магистр, пытался разработать обратный ритуал. Но насколько я знаю, безуспешно.
Ну… магистр Волен… ну и сволочь же ты.
— Уже сто раз пожалела, что не поступила на какой-нибудь женский факультет, — буркнула я, растянувшись на кровати и накрыв голову «Классификацией нежити».
— Я уже сто раз пожалела, что поступала вообще, — вздохнула Милвена, шурхнув по столу «Строением человеческого тела». — Какие-то здесь они все… колючие, — поморщилась она и для верности захлопнула книгу.
— Колючие — не то слово, — стянула я книгу с лица и устроила на груди. — Особенно наш куратор. У тебя хоть с этим не так… сложно.
— Ну да. Магистр Дорк пренеприятнейшая особа. Хотя… наш куратор только с виду такая вся… хоть в чай вместо сахара клади. Но мне она не нравится.
Опаньки. Вот не зря я магистрессу целительницу со счётов не сбросила.
— Да ладно. Хуже, чем наш куратор? Брось.
— Зато он говорит, что думает. А наша… ненастоящая она какая-то, как обёртка без конфеты.
Я бы это несколько по-другому назвала. Да ладно.
— И с чего такие выводы?
Милвена пожала плечами и снова открыла книгу. После закрыла и уставилась в окно.
— Мне от мамы некоторые способности эмпата достались. Слабенькие, но когда человек правду говорит, а когда лжёт, различить могу. Так вот: её улыбки, сочувственные вздохи, да даже участие, с которым она выслушивает студентов… всё это ровным счётом пустое сотрясание воздуха.
— Здоорово! — протянула я, уставившись в потолок, и на недоумённый взгляд подруги пояснила: — Способности твои. Я бы тоже так хотела.
— Ничего в этом хорошего нет, — отрезала Милвена. — Представляешь, каково оно — знать с самого детства, что на тебя плевать всем. Вот улыбаются и игрушки покупают, водят за собой, как собачку, чтобы похвастаться подругам… а на самом деле — пшик.
— Мда… — поморщилась я.
Мне, конечно же, это знакомо. Ну и что, что меня не выводили в люди в кукольных платьях? Зато то, что сдохни я сегодня — завтра никто не вспомнит, как и звали, это я усвоила с самого… приюта. Вот так. Какая бы мамка у нас ни была — жёсткая, колючая, за словом в карман не лезла… а нас с Лиской любила. Вот больше всего на свете любила. Лиска говорила, что из-за нас её повесили. Хотела денег подзаработать и слинять из Горвиха в какую-то глушь. Чтоб мы нормальными росли. А вышло… не отпускают Висельники детей своих.
От этих мыслей совсем тошно стало. Вот совсем.
— А брат твой? — спросила я, возвращаясь из своих воспоминаний.
ebooksa