Евангелие от смартфона

22
18
20
22
24
26
28
30

Странные звуки стали громче, и я поняла, что рядом с Романом сдавленно рыдает женщина.

— Но…

— Да-да я знаю, это звучит нелепо, — заторопился Роман. — Вы можете подумать, что… Но Ирине Матвеевне удалось пробраться в палату, когда медсестра вышла. Она уверена, что в реанимации лежит не Вероника. Эта девушка выше ростом, у нее нет родинки…

— Стоп.

Я наконец справилась с зевотой.

— Вы сейчас в больнице? Никуда не уходите. Я буду через полчаса. Там и поговорим! — выпалила я и бросилась одеваться.

Джинсы, блузка с длинным рукавом, скрывающим повязку на руке, рюкзачок, в который к обычному содержимому добавился пистолет из ящика стола.

Те десять минут, на которые я опоздала, ушли у меня на созерцание в зеркале мегеры с опухшим лицом и всклокоченными волосами, а также попытки превратить эту страхолюдину в нормального человека. Увы, безуспешные. Я всегда завидовала людям, которые могут провести всю ночь на ногах, а утром выглядят безупречно.

Через сорок минут я уже торопливо шагала по больничному дворику. Было по-утреннему нежарко. Скамейки пустовали — больные находились на процедурах и осмотрах. Лишь одинокая кошка, как и прошлый раз, лениво пробиралась по траве, следуя одной ей ведомым маршрутом. Я машинально посмотрела на скамейку, где впервые увидела Андрея, но его там, конечно же, не было.

Романа я нашла дальше, почти у самого входа в больничный корпус. Он обнимал за плечи худенькую женщину, горько рыдающую в платок. Узкие плечи, обтянутые серой шалью, судорожно вздрагивали. Из наскоро заколотого пучка волос выбилась седая прядь и теперь падала ей на лицо, но женщина не обращала на нее внимания. Как и на то, что зеленая вязаная кофта совсем не подходит к малиновым кроссовкам.

Роман гладил женщину по спине и шептал на ухо что-то успокаивающее. Если бы я была художником, то запечатлела бы их на холсте: вот они — горе и сочувствие в истинном виде — пиши с натуры, ничего не домысливая. Но я не художник. И не обычный сочувствующий. Я не имею права раскисать. Поэтому я уселась рядом и включилась в работу.

— Как хорошо, что вы пришли! — обрадовался Роман. — Просто я не знаю к кому обратиться. Понимаете…

Он замялся, беспомощно поглядывая на свою соседку.

— Ирина Матвеевна давно подозревала, что в палате лежит не Ничка, и уже однажды пыталась поговорить с врачом, но ей, конечно же, не поверили. Ее тут же накачали каким-то сильным лекарством, после которого она неделю в себя прийти не могла, а потом еще и направили к психиатру. Поэтому она и молчала.

— А тебе тоже кажется, что это не Вероника?

— Я не знаю, — растерялся Роман. — Меня же не пускают в реанимацию. Но Ирина Матвеевна не сумасшедшая. Не верьте, если вам будут говорить, что она от горя сошла с ума.

Женщина, наконец, подняла заплаканное лицо и на нем была написана такая бесконечная скорбь, что все мои душевные царапины и терзания последних дней показались сущей ерундой.

— Вы нам поможете? — спросила она.

— Постараюсь, — честно ответила я. — Но мне нужны факты.

— Так, — заторопился Роман. — Факты. Первое. К Нике никого не пускают, на нее можно смотреть только из-за стекла. Ее лицо все время закрыто бинтами. Это два. Ведь уже больше месяца прошло, неужели раны на лице до сих пор не зажили? В первые дни врачи давали противоречивую информацию о ранениях Вероники, путались, но потом, видимо, договорились. Это три.