Кеннеди помолчал. Потом его осенило:
— Ходули!
— У меня тоже мелькнула эта мысль. Поначалу, еще ночью. Но на ходулях не бегают. Тем более в темноте. Тем более по пересеченной местности… Я подумала было, что след на просеке оставили на ходулях загодя, не торопясь. А потом уже устроили весь шум и рев. Но четыре мили по лесу… Нереально.
— Все ясно. Мы столкнулись непонятно с кем, оставившим невозможные с точки зрения физики и биологии следы неизвестным науке способом. Можно писать отчет Скруджу… Ладно, пошли обратно. Есть хочется…
— Значит, ты был хорошим бойскаутом… — процедила я спустя два часа. Хотела, чтобы это прозвучало зловеще, но получилось устало и тоскливо. — А где тогда остались плохие бойскауты, Кеннеди? Их косточки до сих пор белеют в лесах Массачусетса?!
— Испанский мох должен расти на деревьях с северной стороны, — понуро сказал Кеннеди. — А муравейники должны стоять с южной… И вообще, это ты предложила срезать петлю…
— Не вали с больной головы на здоровую! Снег так и так растаял — по своим следам нам было уже не вернуться!
Испанский мох нам не попадался. Обычный на деревьях рос, но совершенно бессистемно и хаотично… Глупое неграмотное растение, в жизни не раскрывавшее «Справочник юного сурка». Муравейник мы нашли лишь один. Вполне возможно, что муравьи, заведомо превосходящие мхи интеллектом, и в самом деле разместили свое жилище с южной стороны дерева. Беда была в том, что муравейник стоял под тремя елками, выстроившимися почти равносторонним треугольником. И какую из елей приняли за точку отсчета муравьи при составлении плана строительства, мы понятия не имели. Более того, мы не имели даже единого мнения, в каком направлении от нас находится лагерь лесорубов… Я утверждала, что на юго-западе. Кеннеди — что на юго-юго-востоке…
Короче говоря, мы банально заблудились.
— Залезть бы на дерево, посмотреть, где расположена «Улыбка Моники»… — сказал Кеннеди без особого энтузиазма.
— Залезь, залезь… Тебя подсадить?
— Попробуй лучше… Стой!
Я замерла, повинуясь не столько резко поднятой вверх руке Кеннеди, сколько его изменившемуся голосу — напряженному, звенящему.
— Тропа. Натоптанная тропа, — констатировал Кеннеди несколько секунд спустя, выйдя на небольшую поляну. — Только ходили тут не люди…
Так оно и было. Мха, травы и прочей мелкой лесной растительности на широченной — более полутора ярдов в ширину — тропе не было. Лишь влажная истоптанная земля. И на этой земле можно было разглядеть фрагменты тех самых отпечатков, что привели нас в лес из «Улыбки Моники». Кое-где громадная ступня отпечаталась целиком, ясно и четко.
Мы двинулись вдоль лесного проспекта — на удивление прямого, словно проложили его вдоль натянутой нити. Путь наш оказался недолог. На краю поляны тропа завершилась почти круглым натоптанным пятачком футов пятнадцати в диаметре. Дальше никакой, даже малозаметной тропиночки не было.
Заинтригованные, мы повернули обратно — и на другом конце поляны натолкнулись на точно такой же пятачок, завершавший тропу. Или начинавший. Было в ней полсотни ярдов, не больше.
— Ну и как тебе это видится, Элис? — спросил Кеннеди. — Я имею в виду, как ты представляешь себе процесс возникновения этой авеню?
Процесс я представляла однозначно: отделение бигфутов марширует колонной по одному; дойдя до конца поляны, выполняет команду бигфута-сержанта: «кру-у-у-гом!» — и шлепает обратно. И так весь день, туда-обратно, до бесконечности… Бред какой-то.
Озвучивать идею о строевой подготовке бигфутов я не стала. Вместо этого сказала:
ebooksa