Конти (осторожно, но с лёгкой угрозой):
— Опять твои штучки?
Воображала (ей лет девять) кричит скандально, с надрывом:
— Да причём тут я?! Я её и пальцем! Да я вообще!
— Ладно-ладно, знаю я, как ты можешь «вообще»… — Конти мнётся, потом всё-таки спрашивает, хотя и неуверенно:
— А… тогда… Ну, в самом начале, когда ты её делала… Ты не могла случайно, а? Нет, не нарочно, что ты, просто, понимаешь, случайно что-нибудь не так соединила… Человеческий организм — штука сложная, а ты тогда совсем ещё мелкая была…
Воображала с видом оскорблённого достоинства скрещивает руки на груди. Молчит. Через гордо выпяченную грудь натянуто три флажка — знака семафорной азбуки «следую своим курсом».
По холлу проходит Анаис (ей три года). Походка уверенная, на ребёнка она не похожа — чёрные лосины и перчатки, алые туфельки и платье-стрейч. Очень аккуратное каре, ярко-алые губы. На Конти и Воображалу, которые, замолчав, провожают её взглядом, не обращает внимания. Но на верху лестницы оборачивается через плечо. Быстрый взгляд, лёгкая полуулыбочка.
— Можно подумать, — бормочет Воображала, обращаясь к стенке, но так, чтобы Конти слышал, — что мне здесь доверяют! Можно подумать, я не знаю, что тут некоторые таскали кое-кого по врачам уже полгода, а меня спросить соизволили только сейчас!
Флажки трепещут на натянутом от плеча к плечу тросике, словно от ветра. Конти вздыхает, говорит виновато:
— Ладно бы — просто не говорила. Но ведь она и не плачет даже! Дети должны плакать, это нормально. А она — ни разу…
Воображала непримиримо вскидывает подбородок:
— Ну, один-то раз она орала, и ещё как! Ничего я тогда не напортачила!
— Но почему же она тогда молчит?
Воображала фыркает. Чеканит с ехидной мстительностью:
— Вот у неё и спроси!..
Белая камера. Лежащий на белом полу Врач судорожно вздыхает, разлепляет спёкшиеся губы, не открывая глаз, просит:
— Пить…
В кадре появляется кружка-поильник с длинным носиком. Врач пьёт, давясь и задыхаясь. Вода течёт по лицу, глаза закрыты.
— Который час?