Грэйс вырвала ее из рук девушки и впилась в первую страницу, которая привлекла ее внимание огромными буквами. Она читала, перечитывала, но не могла постигнуть смысла слов и чувствовала только, как леденящий холод проникает в ее сердце. Откуда-то издалека до нее доносился испуганный голос Мэри:
— Г-жа Мэтерс… дорогая г-жа Мэтерс…
Грэйс стиснула зубы, сжала руки в кулаки и прочла громко, беззвучным голосом:
«Сегодня утром на своей квартире, Пятое авеню № 36, найден мертвым член Конгресса Джон Роулей… По-видимому, произошло убийство. Джон Роулей сидел в кресле за письменным столом. В груди у него торчал небольшой персидский кинжал, который, по показанию его лакея, служил убитому для разрезания бумаг. По мнению полицейского врача, убийство произошло около одиннадцати часов вечера. Полиции еще не удалось напасть на след убийцы».
Постепенно эти страшные слова начали приобретать для Грэйс значение, острыми иглами вонзаясь в ее сознание. Однако, всей ужасной правды она еще не могла охватить целиком. Как в столбняке, она с минуту бессмысленно глядела перед собой, затем обратилась к девушке:
— Мэри, это правда? Это может быть правдой?.. Он мертв… Но нет… этого быть не может… Вчера вечером он жил еще… мы были вместе… он держал меня в своих объятиях… Мэри, — воскликнула она, — это правда?
Вечностью показалось ей мгновение. Наконец она услышала тихий ответ:
— Да, это правда.
Все, что было до сих пор неуловимым, вся ужасная действительность сразу обрушилась на нее как морская волна, поглотив ее в своей пучине. Внезапно все кругом потемнело, перед ее глазами закружились миллионы искр, и в ушах загудел звон бесчисленных колоколов.
С криком она бессильно грохнулась на пол.
САМУИЛ КАЦЕНШТЕЙН
Дети возились возле уличных водостоков; оборванные, грязные женщины визгливо верещали у своих порогов; еврейские, польские, русские и немецкие слова, перемешанные с американскими, носились в воздухе; над всем стоял запах гниющей воды и специфический запах кухни. Единственный фонарь бледно освещал безнадежно тоскливый сумрак этой беднейшей части нью- йоркского гетто.
— Боже праведный, чего это так бежит Самуил Каценштейн? — обратилась г-жа Розенбаум к своей соседке, указывая на невысокого седого человека, пробежавшего мимо нее с лотком на голове. — Ведь вечер на дворе; куда еще несет этого старого дурака так поздно?
Соседка покачала головой, — она тоже не могла понять. Случай был интересный, так как всем им было известно, что Самуил Каценштейн всегда спешил поскорее вернуться домой к своей дочери, и что после трудового дня он не выходил за порог своего дома.
— Мириам, дитя мое, — закричала г-жа Розенбаум по направлению к одному из окон четвертого этажа, — Мириам, дитя мое, что случилось с твоим отцом? Куда он побежал так стремительно?
В окне показалось худое бледное лицо, окаймленное черными как смоль волосами; мягкий девичий голос отозвался:
— Он узнал скверную новость. Один из его друзей умер.
— Кто-нибудь из родственников?
— Нет.
— Ну, тогда это не так уж худо, — успокоилась г-жа Розенбаум и повернулась опять к своей соседке.
ebooksa