А Самуил Каценштейн бежал, бежал, как если бы за ним гнались сотни полицейских с дубинками.
Домой он вернулся в хорошем настроении, после удачного дня. Расположившись в кресле, он развернул еврейскую газету и начал не спеша читать… На последней странице он прочел сообщение об убийстве Джона Роулея, и дикое бешенство овладело им.
— Ни одного справедливого человека они не терпят в свой среде, — обратился он к своей дочери Мириам. — Справедливый человек должен умереть, чтобы не мешать их преступлениям.
Глаза Мириам наполнились слезами.
— Бедная невеста его, художница, о которой он тебе говорил, — тихо сказала она.
Самуил Каценштейн продолжал не отрываясь смотреть на газету. Он автоматически повторил последние слова сообщения:
«Полиции еще не удалось напасть на след убийцы».
— Она вовсе и не желает найти его, — заявил он. — Она постарается дать ему возможность скрыться. Но я этому помешаю. Я найду убийцу, и отомщу за единственного справедливого человека, которого я встретил в этой проклятой стране.
— Может быть, его невеста поможет тебе в этом, — заметила Мириам.
Старик вскочил со своего места.
— Умное ты дитя, золотое ты у меня дитя. Я к ней пойду, и сейчас же.
С этими словами он поспешил из комнаты.
Адрес Грэйс ему дал еще Джон Роулей, и он скоро отыскал ее маленькую виллу. Но тут он наткнулся на непредвиденное препятствие. Служитель не хотел впускать его:
— Г-жа Мэтерс никого не желает видеть.
— Я должен говорить с ней, — настаивал Самуил Каценштейн. — У меня очень важное дело к ней.
— Мне приказано никого не впускать.
В эту минуту в дверях появилась Мэри. Старый разносчик инстинктивно почувствовал в ней союзника. Он обратился к ней:
— Я должен видеть г-жу Мэтерс. По делу… об убийстве.
Подумав, Мэри сказала:
— Я посмотрю, может быть, мне удастся уговорить г-жу Мэтерс принять вас. Было бы очень хорошо, если бы удалось хоть немного рассеять эту бедную женщину. С самого утра она лежит неподвижно в темной комнате и за весь день не проронила ни одного слова. Я боюсь за ее рассудок.