Билет в один конец

Тош, водитель, даже не был вооружен. Он просто нажимал кнопки на приборной панели и сидел за рулем на тот случай, если случится что-либо такое, с чем машина не сможет справиться самостоятельно. В большинстве штатов от этого требования уже давно отказались. Но не в Калифорнии.

Однако люди в двух других машинах были вооружены. Черные внедорожники ехали спереди и сзади микроавтобуса, образуя связанный конвой, неизменно останавливаясь и трогаясь с места в синхронизированном балете скорости и направления. Тош предупредил, что, если Фрэнку вздумается наброситься на него и попытаться завладеть микроавтобусом, его столкнут с дороги, вытащат из машины и без всяких церемоний пристрелят в придорожной канаве. В остальном общество Тоша было довольно приятным. Он знал, когда говорить, и, что гораздо важнее, знал, когда умолкнуть.

Как только они оставили тюрьму позади и пересекли залив по извивающемуся и взлетающему вверх и вниз мосту Ричмонд, они направились на восток, в сторону гор, где на обочинах все еще лежал снег, наваленный ножами грейдеров. Голубое небо побережья, с его запахом соли и теплым ветерком, сменилось низкими тучами и порывистым, пронизывающим ветром.

Фрэнк смотрел на проплывающий за окном пейзаж. Машины, дома, ответвления от шоссе – особенно они, поскольку он постоянно гадал, куда они ведут. Ему не суждено никогда это узнать. Это был свободный мир – начинавшийся сразу за тонированными стеклами микроавтобуса. Можно протянуть руку, открыть дверь и вывалиться в него. Или, если двери микроавтобуса оснащены центральным замком, стеклоподъемники оборудованы электрическим приводом и кнопки управления у него под рукой; наверное, он сможет протиснуться в окно, хотя в этом случае он свалится на асфальт головой вниз. Если он хочет покончить с собой, в прошлом у него уже были возможности, и он ими не воспользовался. Нет причин зацикливаться на этом сейчас. К тому же, если после падения ему посчастливится остаться в живых, его в награду за все усилия расстреляют.

И еще – внимание Фрэнка привлекали постройки, а не складки местности. Он был разочарован тем, что мало что изменилось с тех пор, как он попал за решетку. Наверное, объективно прошло не так уж много времени. Просто у него сложилось такое ощущение: тюрьма началась как что-то совершенно новое, затем все слилось в бесконечный однообразный ритм неволи. На сиденье рядом с Фрэнком стояла картонная коробка с немногими пожитками, оставшимися от прежней жизни, которые не смогли у него отнять время, другие заключенные и мстительные тюремщики. За всю дорогу Фрэнк ни разу ее не открыл: он прекрасно помнил, что внутри. Однако время от времени он ее трогал, убеждаясь в том, что она все еще здесь.

За Роузвиллем дорога стала забирать вверх, в Рино она ненадолго выровнялась, затем начала петлять вдоль холодных горных рек, стиснутых хребтами. Небо снова прояснилось, и высоко над буро-серой землей потянулись рваные ленты перистых облаков. В какой-то момент вернулись деревья, и дорога начала плавно спускаться вниз.

Вдоль автострады И-80 простирались бескрайние безлюдные пространства, лишь кое-где оживленные крохотными населенными пунктами, казалось, не имевшими никаких причин для существования кроме обслуживания проезжающих по дороге путников да тех немногих, кто жил в глубинке.

А Фрэнк направлялся – надеялся, рассчитывал попасть в место, которое даже с его появлением останется, по сути, необитаемым.

Последняя остановка была у крошечного заведения, расположившегося на самой высокой точке перевала. До вечера оставалось еще несколько часов, однако воздух был холодным. Одной рубашки, надетой на Фрэнке, оказалось недостаточно, и Тош просто накинул ему на плечи свою куртку, чтобы отвести в туалет. Машины конвоя остановились рядом чуть в стороне. Вышедший из одной машины мужчина в блестящих зеркальных очках проследил взглядом, как Фрэнк и Тош прошли к опрятному деревянному зданию, где располагались удобства.

Как и до того, Тош не стал заходить внутрь вместе с Фрэнком, не торопил его и вообще никак не унижал. Пока Фрэнк делал свое дело, он просто сидел на белом бетонном парапете на улице, разглядывая окрестности. Смотреть было особенно не на что: автострада с редким движением, вышка связи на холме неподалеку. Узкая полоска долины позади и долины впереди. Грязно-белые съежившиеся пятна последнего снега.

Во всем этом не было чувства свободы. Сказанное Марком оставалось в силе: никакого смягчения срока, никакого условно-досрочного освобождения, никаких вольностей. Скованные наручниками запястья честно напоминали об этом. Но Фрэнк постепенно начинал привыкать к тому, что к нему опять относятся как к человеческому существу. Это чувство было приятным.

Вымыв руки в холодной воде, Фрэнк сполоснул лицо. Кожа его казалась навощенной, законсервированной, словно его искупали в химических реактивах. Он принялся с силой тереть лицо, используя ногти, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы остановиться, пока он не разодрал себя до крови. В воздухе вокруг висели самые разные ощущения. Лучше держать их в узде, иначе он сам не заметит, как его повезут обратно.

Фрэнк как мог вытер руки и отпер дверь наружу. Два человека из конвоя о чем-то разговаривали с Тошем, однако при появлении Фрэнка они тотчас же умолкли и отошли в сторону.

Фрэнк направился прямиком к микроавтобусу и прислонился к нему. Подошедший Тош брелком отпер двери.

– Похоже, твои друзья считают меня заразным, – заметил Фрэнк.

– Таковы порядки, – ответил Тош, – не прими за личную обиду. Они считают, что если будут находиться на достаточном удалении, то успеют выхватить оружие, прицелиться и выстрелить за то время, которое тебе потребуется, чтобы до них добежать.

– Вы могли бы просто сковать меня кандалами или надеть ошейник. Этого хватило бы.

– Тогда с тобой было бы гораздо больше хлопот. Ты производишь впечатление человека нормального. Я тебе доверяю, по крайней мере в той степени, в какой это допускается. – Тош открыл дверь перед Фрэнком и, сняв у него с плеч свою куртку, подождал, когда тот сядет. – Осталось меньше часа.

– Спасибо, Тош.

– Чем могу.