Дрессировщик пытался сбросить с себя пса. Увы, он слишком хорошо его натаскал. Брут увернулся от его колена и с рычанием бросился к горлу своего мучителя. Тот схватил его здоровой рукой за ухо, но Брут потерял бóльшую его часть в старом бою. Ухо выскользнуло из пальцев мужчины, и Брут впился зубами в его горло. Клыки погрузились в плоть, готовые убивать.
– Бенни! Нет! – раздался позади него пронзительный крик.
Краем глаза он увидел отца, скорчившегося у стола в столовой. Подняв с пола пистолет, он направил его на Брута.
– Бенни! Сидеть! Отпусти его!
Из темноты ямы Брут зарычал на отца и крепче впился в свою жертву. Кровь текла рекой. Он отказывался разжать хватку. Дрессировщик под ним захрипел и забулькал. Затем вслепую ударил кулаком, но Брут еще крепче сжал челюсти. Кровь потекла сильнее.
– Бенни, немедленно отпусти его!
– Папа, нет! – раздался с лестницы еще один голос, вернее, писк.
– Джейсон, я не могу позволить ему убить кого-то в моем доме.
– Бенни! – крикнул мальчик. – Пожалуйста, я прошу тебя, Бенни!
Брут не обращал на них внимания. Он им не Бенни. Он знал: его место в яме, где, в конце концов, он всегда оказывался. Его зрение сузилось, тьма поглотила его, и он все глубже и глубже погружался в этот черный бездонный колодец, увлекая за собой человека. Брут знал: ему не сбежать от тьмы, но он не даст сбежать и ему.
Пришло время положить конец всему.
Но как только он, соскользнув во тьму, погрузился в яму, что-то остановило его, удержало от падения. Странно. Как такое может быть? Позади него никого не было, но он отчетливо почувствовал рывок. Кто-то схватил его за хвост. Удерживая, медленно оттягивая от края ямы. Понимание пришло медленно, просачиваясь сквозь отчаяние. Он узнал это прикосновение. Оно было ему знакомо, как и его собственное сердце. Хотя в нем не было подлинной силы, оно сломало его, разбило на части.
Он помнил его, помнил из далекого прошлого, ее излюбленный прием.
Призванный защитить его.
Его вечный хранитель.
Даже сейчас.
И всегда.
– Нет, Бенни! – повторил мальчик.
Он услышала их обоих, голоса тех, кто его любил, голоса, стиравшие грань между прошлым и настоящим, но не кровью и тьмой, а солнечным светом и теплом. В последний раз содрогнувшись от ужаса, пес повернулся спиной к яме. Затем разжал челюсти и скатился с тела дрессировщика.