САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 Константин Матвеевич обернулся ровно за сутки.

 До города Одинцова Московской области он доехал за три с четвертью часа. Ещё час с четвертью ушёл на поиски виллы какого-то бандита, заказавшего Жорке двух свиней. Минут пятнадцать Сакуров парился у ворот, запиравших въезд на территорию то ли дворца, то ли виллы Жоркиного знакомого. Этот Жоркин знакомый одновременно занимался наркоторговлей и местной депутатской деятельностью. В качестве хобби депутат городского собрания рэкетировал Одинцовских коммерсантов и сутенёров. Поэтому, наверно, он очень сильно пёкся о собственной безопасности. И его охрана парила у ворот то ли дворца, то ли виллы всякого по-всякому.

 Когда, наконец, охрана прояснила личность прибывшего, ворота открылись, и Константин Матвеевич въехал в асфальтированный двор с дырками, из которых торчали хилые деревца. В глубине двора виднелось некое сооружение, а возле него стоял всамделишный флагшток. На нём вяло трепыхалось трёхцветное полотнище государства Московского (84). Возле флагштока стоял всамделишный часовой в форме воздушного десантника. На груди десантника висел всамделишный автомат Калашникова.

 «Круто», - подумал Сакуров и посигналил часовому. На звук клаксона из дворца или виллы выскочил какой-то халдей в натуральной, как в историческом кино, лакейской ливрее, замахал руками и заорал на Сакурова:

 - Ты чё шумишь, баклан?! Давай, рули к барбекюшнице!

 «К чему?» - хотел переспросить Константин Матвеевич, но потом сообразил, что сооружение возле патриотического флагштока – это и есть такая специальная печь, с помощью которой граждане США делают барбекю.

 - Понятно, - сказал себе бывший морской штурман и закруглился возле флагштока. К тому времени из дворца выкатились два накачанных пузана в красных пиджаках, а халдей подскочил к высунувшемуся из кабины Сакурову и движением фокусника прицепил к его груди двухцветный, чёрно-коричневый, бант. Такие же банты красовались на красных пиджаках пузанов.

 «Чёрт, - подумал Константин Матвеевич, - совсем я захлопотался. А ведь завтра девятое мая…»

 Сакуров и Жорка распродали свиней за две недели. И, что самое смешное, Мироныч не путался у них под ногами. Дело в том, что старый хрыч решил вплотную заняться получением охотничьего билета для преуспевающего сына односельчанина, Вовки Голяшкина. Сам преуспевающий давно уже отвалил в столицу, но обещал через месяц приехать. Ещё он обещал купить ружьё и очень просил Мироныча расстараться насчёт охотничьего билета. Вот Мироныч и старался. Сначала старый хрыч, как то ласковее теля, хотел отсосать от двух маток. Но то ли звёзды Миронычу перестали благоволить, то ли карма подкачала. В общем, после последних пятидесяти долларов, полученных за сохранение перевёрнутой «нивы», у старичка началась полоса невезения.

 Начать с того, что в самый ответственный момент, когда гнусный Жорка с дружком его Костей Сакуровым начали реализовать свиней, которые, по мнению бывшего директора, почти наполовину принадлежали ему, у старичка рассохлись двери. Да таково знатно, что он не смог выползти на свет божий в тот момент, когда мерзавец Сакуров увёз в неизвестном направлении две отборные свиные особи. Потом, когда Мироныч таки вылез на свет божий с помощью топора и монтировки, а гнусно ухмыляющийся Жорка объяснил Миронычу про рассохшиеся двери, старичка сбил с ног Дик, ворвался в избушку бывшего директора и спёр недельный запас продуктов, завёрнутых в промасленную тряпицу. А позже, когда Мироныч пошёл в город, чтобы начинать хлопотать об охотничьем билете для богатого Вовки, у старичка начались генеральные неприятности.

 Дело в том, что на должность председателя местного охотничьего общества в те описываемые времена заступил такой тёртый калач, которого пронять напоминанием мифических долгов было так же трудно, как дёргать зубы мудрости с помощью нитки и дверной ручки. Он ласково принял старичка в первый же день, попил с ним чайку, покалякал за прежние времена, когда кабаны бегали по Угаровским помойкам, и уклончиво обещал помочь с охотничьим билетом.

 В общем, первый день хлопот об охотничьем билете для богатого Вовки прошёл для Мироныча почти безболезненно, если не считать сломанную о председательские сушки вставную челюсть. Но ушлый старец не пал духом, он продолжил походы к председателю охотничьего общества, а стоимость ремонта челюсти решил приплюсовать к гонорару, ожидаемого от Вовки в обмен на билет. Но не тут-то было, потому что и во второй, и в третий, и в четвёртый, и в следующий день председатель продолжал кормить бывшего директора окаменелыми сушками из бывшего номенклатурного спецпайка и обещаниями.

 Поэтому Мироныч, регулярно приплюсовывая стоимость ремонта вставных челюстей и морального ущерба к ожидаемому гонорару, так увлёкся мечтой о том дне, когда он обменяет вожделенный билет на астрономическую сумму, что начисто забыл о свиньях. Вернее, у него не оставалось свободного времени даже думать о них, не то, что следить за убывающим поголовьем. Ведь для того, чтобы попасть на очередной чай и за очередным обещанием к председателю, Миронычу приходилось вставать ни свет – ни заря и тащиться в город. Он мог бы проэксплуатировать сынка своего Ваньку или Семёныча, но первый ушёл в запой, а второй из оного ещё не выходил. То есть, как начал обмывать окончание восстановительных работ своей легендарной «нивы», так и не прекращал. Тем более, что его подогревал Жорка, который тоже ударился в пьянство, пропивая половину вырученных от реализации свиней денег.

 Короче говоря, когда Сакуров толкнул последних двух свиней какой-то продвинутой бабе, имевшей загородный трёхэтажный домишко на Рублёвке и желание покушать шашлык из натуральной свежины в компании с Федей Бондарчуком, Колей Фоменко, Аншлагом (85) и дюжиной артистов цирка силового жанра, Мироныч всё ещё ел сушки и слушал обещания. А времени на получение билета у него оставалось всего две недели. Поэтому старый хрыч не выдержал и наехал на фрукта пожиже, на местного прокурора. Тот, надо отдать ему должное, не вынес и трёх дней регулярных визитов бывшего соратника по бывшему городскому партактиву, и так пугнул председателя местного охотничьего общества, что тот уже через неделю выдал Миронычу требуемое.

 Но, надо сказать, на этом полоса невезения для Мироныча не кончилась.

 Ну, во-первых, его снова обокрал Дик.

 Во-вторых, ему самому пришлось сажать картошку, потому что нормальные односельчане ему никогда не помогали, а остальные пили горькую, в перерывах между пьянками едва справляясь с собственными огородами.

 В-третьих, свиньи, почти половину которых Мироныч железно считал своими, уплыли мимо него, и старому мерзавцу не досталось даже завалящего уха для холодца.

 И, в-четвёртых, главный облом Миронычу устроил Вовка, генеральный объект надежд Мироныча на компенсацию всех мытарств, потерю свиней, восстановление челюстей и выплаты вожделенной лихвы, каковая лихва могла бы оказаться лихом даже для богатого Вовки, если бы не его вздорный папаша.

 Тут кстати будет вспомнить об иерархии почитания со стороны Семёныча к окружающим его компатриотам, где первое место занимал Мироныч, как бывший директор, второе – военный в чине бывшего старшего офицера, третье – пастухи из Лопатино и так далее, минуя прочих односельчан и остальных нелегитимных российских граждан. Но почитание – почитанием и о нём ли речь, когда к Семёнычу приезжал его богатый сын, занимающийся неприкрытым спонсорством своего непутёвого папаши?