Когда он вышел на улицу, уже вовсю светило солнце. Падрэ попробовал определить, сколько времени он провёл в грязном притоне и не смог найти ответа. В конце концов, он решил, что это не имеет никакого значения и стал думать, что делать дальше. Однако мысли его, поначалу ведущие в верном направлении, быстро заходили в тупик, сталкиваясь с размышлениями о более насущных делах. В носу у Падрэ всё ещё стоял мерзкий запах разложения, а в горле перекатывался тугой комок. Падрэ с тоской пожалел о том, что служителям Церкви запрещено курить. Трубка с хорошим табаком в две затяжки избавила бы его от тошнотворного привкуса.
— Эй, мистер, купите газету, — раздался рядом звонкий голос, подбежавшего к нему мальчика–газетчика.
— А что пишут? — мимолётно спросил Падрэ.
— Таблоиды пророчат победу кандидату от либерал–демократов, — ответил газетчик. — Доллар опять упал в цене. "Bully" дадут большой концерт в понедельник. И ещё какой‑то неизвестный убил бога.
— Твой неизвестный сейчас находится в этом доме, — сказал Падрэ и кивнул на обветшалый сквот за своей спиной.
— Он сатанист? — заинтересовался мальчишка.
— Нет, он наркоман, бродяга и импотент.
— А–а, — протянул газетчик, и разочарования в его голосе было лишь на немного больше, чем безразличия. — Понятно. А газету брать будете?
— Нет, — отмахнулся Падрэ.
Мальчик сразу насупился и пошёл прочь. На углу дома, он остановился и показал Падрэ средний палец. Тот сделал вид, что ничего не заметил. Паренёк скрылся за углом, а Падрэ вновь погрузился в свои мысли.
Для начала он решил сделать вид, что не чувствует преследующего его запаха, и сконцентрироваться на куда более важной проблеме. Наиболее рациональным решением ему виделось сейчас вернуться в Собор и встретиться с Капелланом. Возможно, старый и мудрый глава Церкви уже нашёл выход и решил, как жить дальше. Однако даже если он ничего такого не придумал, навестить старика стоило. Неизвестно как известие о гибели бога могло подействовать на него, бесконечно преданного Церкви.
Заметив на дороге жёлтую машину с шашками, Падрэ вытянул руку в повелительном жесте. В данный момент этот жест повелевал водителю остановиться. Такси послушно тормознуло возле него, и из окна высунулась чёрная улыбающаяся голова. Падрэ поморщился, он не был расистом, но с неграми иметь дел не любил с детства, значительная часть которого прошла в двух кварталах от бывшего гетто.
— Ну? — спросил таксист.
— В Собор, — просто ответил Падрэ.
— Десять баксов, — сказал таксист.
— Я служитель Церкви, поэтому ты обязан отвезти меня бесплатно, — гордо заявил Падрэ, про себя отметив, что черномазый загнул немыслимую цену.
— Бога убили, слыхал? Теперь льготы церковникам не действуют, — ухмыльнулся негр. — Плати или чеши пешком.
Денег у Падрэ не было, поэтому таксист уехал, гогоча как обезьяна, на которую весьма походил. Падрэ застыл в нерешительности, в который раз за день перед ним встала проблема выбора, на сей раз заключающаяся в поиске максимально комфортного и минимально дорогостоящего транспорта. Вдобавок вернулся проклятый запах притона и Падрэ поморщился. Машинально опустив руку в карман, он нащупал там, среди мелкого мусора, старую ладанку на потёртом шнурке, подаренную Капелланом давным–давно, ещё по принятии его в лоно церкви. Поднеся ладанку к носу, он втянул ноздрями её запах и глубоко вздохнул. Нельзя сказать, чтоб это слишком помогло, но ему определённо стало лучше. Он ещё немного постоял, периодически вдыхая аромат ладанки, и, подумав, принял решение ехать на метро.
Понемногу накрапывающий дождь неожиданно усилился, и Падрэ пошагал по невзрачным улочкам старого района, выбивая брызги из залитого водой тротуара. Спустя некоторое время дождь сменился безжалостным ливнем, хлеставшим упругими струями по спинам прохожих. Серая людская масса медленно переползала с одной улицы на другую, оскорбленно сквернословила, когда проезжавшие мимо автомобили обдавали её грязью из‑под колёс, а Падрэ шагал вместе с ней, разрезая волны зонтов акульим плавником своей широкополой шляпы.
По пути ему встретилось осаждаемое разгневанными людьми богоугодное заведение, и он остановился, чтобы понаблюдать за ситуацией. Это был самый обычный, стоящий здесь с незапамятных времён, киоск, в котором с позволения Епископа торговали индульгенциями. Из узкого окошка, напоминающего бойницу, торчало красное от злости лицо Пастора. Пастор громко орал на наседающих людей, обильно брызжа слюной, люди отвечали ему тем же, но особо отчаянные уже начали подыскивать камни. Противостояние длилось минут семь, после чего багровая физиономия Пастора скрылась в окошке из которого, секунду спустя вылетело несколько туго перетянутых резинками пачек банкнот и ворох отдельных бумажек разного достоинства. Толпа мигом оставила торгаша в покое и принялась, подобно стаду свиней, подбирать размокающие в лужах купюры.