Овердрайв

— Ненавижу! Ублюдки! Суки! Дейл и Серхио уже отпустили друг друга и только изумленно смотрят на гитариста. А Тео долбит ногами пластиковые ошметки, и в мыслях царит двухцветная тишина, и ему кажется, что он снова проламывает к чертям, к дьяволу, это до мерзости мягкое, пластилиновое лицо Рона Уиллера. Тео объясняет Дейлу всю известную теорию ритма в музыке и сам отстукивает базовые "рисунки", чтобы у "ударника" хоть что‑то получилось. Тео гоняет Дейла, как скаковую лошадь, как ранего зверя, как кролика, которого сегодня пристреляет на обед — заставляет попадать в такт с гитарой. То меняет скорости, то размеры — каждый Божий день.

— Может, попробуем написать свое? — предлагает как‑то Серхио.

— Да, думаю можно, — решается Тео.

— Напишем песню о том, как я отомщу за своего брата!

— Не, чувак! — качает головой Дейл. — Со всем респектом к твоему братану, но, как у нас говорят: "Все, что ты скажешь, вернётся к тебе дважды". Нельзя петь о таком!

— Мы будем петь о том, о чем здесь думают все, — смотрит на парней Тео. — Мы будем петь о Свободе.

— Да! Чуваки! — Дейл заканчивает партию и вытирает взмыленный лоб. — Вот это по–настоящему жирное дерьмо. "Почему так тихо?" Тео улыбает и смотрит на Серхио — глаза того блестят. На краю зрения безлицый Рон саркастично зажимает уши. "Пошел к черту!"

— Думаю, мы готовы выступить.

— Еу! — подкидывает палочку Дейл. — Бешеный пес, да если там будет хоть одна кавала, то она душу продаст, что постучать со мной ботиночками после такого!

— "Кава…" Что? В общем, пойду к директору. До начала концерта остается десять минут, и Серхио пропал. Тео остервенело драет зассаный писсуар, а в голове мелькают объяснения одно хуже другого. "Где?"

— Смена! — орет охранник. — Нет, Тео, ты пока оставайся, я тебя сам в зал отведу. В сортир, к ужасу, заходят скин–хеды, и, едва тюремщик идет в соседний коридор, Эд подает голос.

— Нам ОЧЕНЬ не нравится, что ты играешь с ниггером и латиносом.

— Но это лишено смысла, — Тео едва не говорит "глупо", но вовремя соображает вовремя, как опасны такие слова. — Все люди вольны играть музыку. Цвет кожи тут не важен.

— Ого! — Эд присвистывает и приближается вплотную, нависает, точно хренова Вавилонская башня. — Ты, кажется, не понял. Ты думаешь, что Райли защитит тебя ото всего? Тео смотрит снизу вверх, и Эд представлялся ему чем‑то вроде стены, через которую нужно перебраться. До одури высокой стены.

— Это же музыка! Мне больше не с кем играть. Хочешь все сорвать?

— Смотрите, как он заговорил, — ухмыляется скин. — Мы можем сломать тебе один пальчик. Как тогда, помнишь? Как думаешь, много мне за это будет? А выступить ты не сможешь. Прогони цветного! Вот Серхио меня уже послушался, и я рассказал, кто убил его брата. "Серхио? Дурак!" Перед Тео появляется черно–белое лицо Рона, сцена убийства. Раскаяния нет, есть лишь безмолвие внутри. Тишина и исчезающие во тьме желтые китайские шарики. Картинка дрожит, как в эпилиптическом припадке, и, словно издалека, нарастает визг Джины. Тео бьет Эда между ног. Тот даже не успевает согнуться или закричать — Тео хватает лысую голову и вламывает в стену, и еще раз, и еще, пока череп не лопается, точно перезревшый арбуз. Эд шлепается на пол, а по стене с чавканием сползают ошметки мозгов, волос, костей. Рон начинает прыгать от радости — в полку "безлицых" прибыло. "Выступление?! Меня же в карце посадят! Меня же…" "Охранник ничего не слышал?" Тео бьет по горлу ближнего скина и вырывает трахею — хотя никогда не замечал в себе такой силы и ловкости, — удар ноги ломает колено следующему. "Только бы охранник стоял далеко". Тео не дерется, не отбивается — он убивает их. Руками, ногами, зубами, пока не остается один в залитом кровью сортире. Голову заполняет непонятный гул, и тут раздаются далекие шаги по коридору. "Тела!" Тео судорожно затаскивает трупы в кабинку и запирает; начинает отмывать пол. Шаги замирают, раздаются глухие голоса, а Рон истерично хихикает искореженным ртом. "Господи Боже!" Кровь только размазывается по кафелю и не думает исчезать. "Господи, Господи!" Шаги возобновляются. "Бесполезно — лучше отмыть себя", — что Тео и делает. В зеркале замечает рану над бровью, разрывает майку и лоскутами связывает подобие банданы.

— Тео? — раздается голос у входа в сортир, и парень кидается навстречу охраннику. Разбитые в кровь руки вовремя спрятаны за спиной. — Готов?

— Да. "Только не заходи, только не заходи!" Тюремщик смотрит поверх головы Тео, чуть хмурится.

— Ну, пошли, музыкант. Ранее

— Питер, я хочу попросить тебя.