Нова Свинг

– Мне нужен один-единственный шанс, – ответил толстяк, – как-нибудь приспособиться…

– Антуан, да етить твою мать!

– Никто этого не понимает, – продолжил Антуан.

Серотонин открыл рот, желая что-то ответить, но потом, казалось, напрочь позабыл про Антуана.

– Я никогда не видел, чтобы так паниковали, – сказал он. Покачал головой. – Ваще непохоже было, что мы там, унутрях. Утречко скверное, но не настолько же скверное, блин! – Он допил ром и отставил бокал. Лив Хюла не взяла его, но перехватила запястье Вика.

– И насколько же скверное? – спросила она. Она не собиралась оставлять его в покое, пока он ей не скажет.

– Там движняк, – признался он. – Я и похуже видал, но обычно – дальше.

– Вик, где она?

Он рассмеялся. Он слишком часто упражнялся в таком смехе.

– Я же тебе говорю, – устало отвечал он, – где-то в ореоле. Мы дальше не пошли. Она пустилась бежать между домами, я только и видел шелковую юбку да эту придурочную шубку, а потом ничего больше. Она еще выкликала там кого-то, когда я на это дело забил и свалил. Лив, принеси мне еще выпить, п’шта я ни хрена не соображаю.

– Ты за ней не пошел, Вик, – проговорила Лив Хюла.

Он уставился на нее.

– Ты остался там, где было безопасно, позвал ее для приличия пару раз, а потом пошел домой.

– Вик бы никогда так не поступил! – запальчиво воскликнул толстяк. – Никто не вправе говорить, что Вик бы так поступил! Эй, Вик! Ну скажи ей, что ты бы никогда так не поступил!

Он вскочил со стула.

– Я пойду на улицу и посмотрю, как там дела, по твоей же просьбе. – И – Лив Хюле: – Плохо ты знаешь Вика Серотонина, если думаешь, что он на такое способен!

Когда толстяк исчез, Лив Хюла вернулась к барной стойке и налила Вику еще рома «Блэк Харт»; Вик меж тем сидел, закрыв лицо руками, как человек, который очень устал от жизни и не видит в ней никакого дальнейшего смысла. Лицо его казалось теперь старше прежнего. Печальное, обвисшее, а в синих глазах – мольба, которой суждено однажды поселиться там навсегда.

– Ты же не знаешь, как там, – ответил он.

– Конечно не знаю, – сказала она. – Лишь Вику Серотонину это ведомо.

– Там улицы перекошены, наехали друг на друга, все меняется каждую минуту. География не фурычит. Там ни одной нормальной архитектурной детали не осталось, блин! Сойдешь со знакомого маршрута – все, считай себя покойником. День и ночь воют бродячие псы. Там все пытается удержаться на плаву.[3]