Когда она вернулась в бар, то обнаружила Антуана на прежнем месте у окошка; положив ладони на подоконник, толстяк стоял и смотрел, как взлетают из корпоративного порта новые грузовозы. Он полуобернулся было заговорить с ней, но потом, видя, что она не в духе, отвернулся снова.
На другой стороне улицы кто-то распахнул дверь портняжной лавки.
После краткой толкотни наружу вывалилась Ирэн-Мона. Сделав пару неуверенных шагов вперед, она невидящим взглядом, как пьяница, обозревающий плотное уличное движение, обвела Стрэйнт и вдруг осела на поребрике. За ее спиной захлопнулась дверь. Юбка Моны задралась. Антуан прижался лицом к стеклу.
– Эй, эй… – прошептал он.
Ирэн между тем поставила рядом с собой маленький блестящий ярко-красный полиуретановый несессер и стала одной рукой копаться в нем. Она еще сидела там двумя-тремя минутами позже, вытряхивая все свое добро, шмыгая носом и вытирая глаза, когда из Зоны Явления в Саудади безмолвным потоком хлынули чем-то встревоженные коты.
Кто знает, сколько там вообще котов? Но среди них – ни одного тебби, только черные или белые. Когда они вырвались из Зоны, могло показаться, что кто-то привел в движение модель хаотического потока, где, вопреки полной детерминированности условий, невозможно предсказать результат. Вскоре они запрудили Стрэйнт в обоих направлениях, принеся тепло тел и сильный, пыльный, не слишком неприятный запах. Ирэн подорвалась, но кошачья лавина ей уделила не больше внимания, чем уличным фонарям.
Ирэн родилась на планете под названием Аренда Перкинса. Она была тогда высокой и костлявой девчонкой, неуклюжей и длинноногой. Улыбка ее обнажала десны, а волосы она обильно покрывала спиралями медного лака, такими плотными и сложными, что те принимали белый шум, фоновые радиопередачи Вселенной. Смеялась она заразительно. Когда она погрузилась на ракету и отбыла с планеты, ей исполнилось семнадцать. В чемоданчике с собой у нее было желтое хлопковое платье вроде тех, какие носили в эпоху ар-деко, тампоны и четыре пары туфель на высоких каблуках.
– Я люблю обувь, – принималась она объяснять всякий раз, стоило ей наклюкаться. – Я люблю обувь.
В этот момент из нее можно было выжать лучшее. Она следовала за слушателем две недели, куда бы тот ни направлялся, а потом покидала его и прибивалась к кому-то еще. Она любила жокеев-ракетчиков.
Теперь слезы струились по ее лицу, а саудадийские кошачьи потоки – вокруг нее, пока Лив Хюла с известной брезгливостью не вступила в кошачью реку и не затянула Ирэн обратно в бар, где усадила ту за столик и спросила:
– Ну чем тебе помочь, солнышко?
– На этот раз он совсем умер, – выпалила Ирэн.
– Не могу поверить, – отозвалась Лив Хюла. И тут же подавила нахлынувшие внутри чувства, стараясь отстраниться от этого факта. Но Ирэн продолжала бессвязно повторять снова и снова:
– На этот раз он совсем умер, и всё.
Трудно было это переварить. Ирэн схватила руку Лив Хюлы и прижала к своей щеке.
– Я так думаю, – сказала она, – мужики по большей части абсолютно не приспособлены к жизни.
Лив Хюла на это ответила:
– Я тоже всегда так считала.
Тут Ирэн снова ударилась в слезы и полезла в несессер за зеркальцем.
– Особенно лучшие из них, – всхлипывала она.
ebooksa