«Засыпая в Зоне, безальтернативно попадаешь в плен небольших безумных картинок, – писал Эмиль. – Вот что мне привиделось вчера ночью: человек выплевывает змею. Ему помогает еще кто-то. Они кажутся сплетенными, хотя язык их тел чужацкий».
Она задремала, и тут позвонил Вик Серотонин.
– Привет, Эдит, – сказал он.
– Забавно, что ты это говоришь, Вик, – ответила она и отбила вызов.
Когда Вик, как она и ожидала, позвонил снова и поинтересовался делами Эмиля, она ответила:
– С ним все в порядке. Он счастлив. Через дырки в его голове всегда видно, о чем он думает.
На линии послышался зловещий ритмичный каркающий треск, затем возникла обычная визуальная интерференция, и показалось, что предметы вокруг закручиваются прочь от линии взгляда. Она прикрыла глаза, стало легче, но стоило Эдит к чему-то присмотреться – и все ускользало. История ее жизни.
– Но мне-то ты зачем звонишь? – сказала она. И – не дав Вику ответить: – Ну, ты просто хочешь извиниться. Тебе завтра в Зону. Ты решил проверить, не передумала ли я насчет дневника.
– Эдит…
– Но кто это там с тобой, Вик? Во-от. Ты не ответишь.
На сей раз уже Вик отключился.
– Значит, не видать тебе дневника, парниша, – прошептала Эдит. Выждала немного, собираясь с мыслями и давая Вику шанс переубедить ее. Ветер подул с моря, понес дождевые струи в сторону корпоративного порта. Отбыл небольшой корабль, вознесся на белом пламенном стержне, подобном разлому в структуре вещей. Мир перестал вертеться. Убедившись, что Вик больше не перезвонит, Эдит открыла новую линию и сказала голосу на том конце канала:
– Свяжите меня с Полицией Зоны.
Наверху Эмиль Бонавентура восседал на подушках, словно мумия: кожа кажется желтой от фонарного света, падающего через окно, ребра подчеркнуты тенями. Умные татуировки разрядились, дыхание едва слышно. Эдит видела пульс на шее. И почти видела, как бродит жизнь в его теле, мысль в голове, почти различала сны, навеки ему теперь недоступные: мелкая вода на потрескавшихся черно-белых плитках среди ничейных предметов обихода – книг, пластинок, журналов… пустые туннели воняют химикатами… черный пес бесцельно носится вокруг Эмиля, спящего на грязном болотистом берегу, ни внутри ни снаружи того, что можно назвать миром, а в доме неподалеку женский голос тянет какую-то пронзительно жалобную песнь.
– Эмиль, – прошептала она. Это значило: «Я здесь. Все в порядке. Не бросай меня».
Спустя миг он открыл глаза и улыбнулся.
– Где Вик? – прошелестел он.
– Вик к нам больше не придет, – ответила Эдит.
Позднее той же ночью ветер унялся. Дождь перешел в морось и затем перестал совсем; вместо него на Корниш явился туман, заглушая веселый гомон из кафе «Прибой». Человек, похожий на стареющего Альберта Эйнштейна, сидел на холодном валуне у моря, глядя, как могло показаться, на рикш, что прибывали на изогнутую устричной ракушкой парковку и отбывали, или перебрасываясь парой слов с Монами, что сновали кругом в лаймово-зеленых юбках-трубах и оранжевых болеро-топиках из поддельной шерсти. Они флиртовали с ним, а Эшманн в знак благодарности часто показывал картинки с девушкой, которую Моны принимали за его внучку. В двадцати-тридцати ярдах, к общему удовольствию, видимость обрывалась; кафе и парковка были залиты приятным сиянием стаек рекламы. Все неподдельно наслаждались жизнью, когда на парковку вкатился розовый «кадиллак-родстер» 1952 года выпуска; благословенный или проклятый, в зависимости от мнения смотрящих, великолепием заниженных колесных надкрылков и изящных задних фар, чуть траченный позднейшей примесной эстетикой, гигантский автомобиль бесцеремонно проложил себе путь через сонмище рикш, а из отделанного безупречной белой кожей салона донеслись звуки WDIA, «Радио Ретро», Звездной Станции, перемежаясь истеричными выкриками комментатора прямого эфира из «Prêter Cur».
– Впечатляет, – похвалил ассистентку Лэнс Эшманн. – Если ты не против, я сниму дождевик, а то совсем промок, и положу его вон там сзади.
ebooksa