Сеть

– Приятно, что вам нравится! – громко произнёс Бац, являясь стремительно и неожиданно, как всегда, из двери своего кабинета, которая была затенена и не выделялась на фоне паутинно-седеньких, фрактально-узорчатых панелей. Не иначе, увидел нас в кабинете по видеонаблюдалке.

– Здравствуйте, Илья!

– Здравствуйте, Аркадий, – я пожал протянутую мне руку. – Познакомьтесь – Лиз Этеридж, журналистка. Хочет написать книгу о разработках нашей лаборатории…

– Что ж, – тема своевременная и крайне интересная! Желаю успеха… полагаю, вы на него можете рассчитывать – с таким-то консультантом, как Илья! – Бац охватил нас своим лёгким и пронизывающим взглядом, и я аж поёжился, чувствуя, что ему уже всё до донышка ясно о наших с Лиз отношениях.

У Аркадия приподнялась левая бровь и уголок губ, а в ставшей доверительно-заговорщической интонации растворилась капелька ехидцы:

– Не отпускайте Илью от себя ни на шаг – и Пулитцеровская премия вам гарантирована…

Лиз улыбнулась.

– Пулитцеровская… Шмулитцеровская… Зачем нам это? Не на-аше это всё, не ру-усское!.. – проворчал один из «деревенщиков», подходя к нам с бокалом мороженого в руке. – Бац, ну сколько ещё ждать этих твоих борцов за чистоту природы? У меня жена, – он боксёрским жестом выбросил упитанный бледный кулак из манжеты, взглянув на часы, – приедет через час сорок пять, мне её край встретить надо. Что нам останется для этой вашей дискуссии?

– Не переживай, всё успеется, – Бац успокоительно тронул пальцами пиджачный локоть «деревенщика». – Вот пока наши гости, дама с Илюшей, вполне, я надеюсь, не против побыть борцами за чистоту природы… Мы немножко позже поговорим, хорошо? – кивнул мне Бац, безошибочно учуяв, что я именно для разговора с ним привёл Лиз. – А сейчас извините, мне нужно отлучиться… – он исчез так же стремительно, как и появился.

– А вы, видимо, тоже с Ильёй трудитесь? Или на нашу экологическую собирушку пришли? – голос «деревенщика» был высокий и сипловатый, интонация неторопливая и недовольная, словно ему весь мир должен был. Он с ленцой и без любопытства поглядывал на нас искоса сквозь толстые стёкла очков.

– Она журналистка. Из Штатов… – за неё ответил я.

Рыхлая фигура «деревенщика» подобралась, нижняя губа у него сомкнулась с верхней так плотно и резко, что даже пушистая борода веником заметно дёрнулась.

– Из Шта-атов… – протянул «деревенщик», жестом приглашая нас присесть на ближайшие креслица возле низкого стеклянного столика, рядом с двумя своими собратьями-писателями.

– Ну и как там у вас, в этих ваших Штатах?

Я слегка напрягся, но тут же и расслабился: у «деревенщика» «этих ваших» – всего лишь привычный оборот, а Лиз, казалось мне, не настолько вникла в нюансировку русской речи, чтоб заподозрить в «этих ваших» легчайшую пренебрежительность.

– А что это за «Шмулитцеровская» – премия, видимо? – о которой вы сказали? – наивно поинтересовалась Лиз.

Двое других «деревенщиков» с интересом взглянули на неё. Один из них, которого я видел здесь всего пару раз и потому не запомнил его имени, крупный и улыбчивый, произнёс низким приятным голосом:

– Не обращайте внимания – пустяшный морок, возникающий при столкновении двух языков…

– Вернее сказать, – при столкновении двух культур, двух подходов к жизни, двух образов бытия, являющихся супротивниками… – своим недовольным тоном пропел бородатый.

– Так уж и супротивниками? – вставил я.