Хольцман перевел дух, собрался с мыслями.
– Господин президент, пока нам не удалось разработать безопасного и эффективного лекарства.
– Как это понимать?
– Мыши от него умирают, господин президент. Есть ряд других наработок… – он подумал о лазейке Шанкари, – однако их эффективность пока не доказана.
Стоктон продолжал барабанить пальцами по столу.
– Доктор Хольцман, позвольте, я вам объясню, что стоит на кону. Эти дети представляют угрозу обществу. Если мы не сможем предотвратить распространение нексуса среди детей и вылечить тех, кто уже получил нексус, то выход только один: интернировать их. Интернировать тысячи детей. Чтобы вы знали, я этого делать не хочу. Народ тоже не хочет. Тем не менее я сделаю это, если у меня не останется выбора.
Хольцман хотел возразить.
– Можно подвергнуть их эвтаназии, сэр, – сказал исполняющий обязанности директора УПВР. – По закону вы имеете на это право. Те дети, которые уже родились с нексусом в мозгу… они из неблагополучных семей, их матери – наркоманки. Так что широкую публику мы как-нибудь вразумим, не переживайте.
Убить?! Убить детей?!! Несмотря на повышенный уровень серотонина и дофамина в крови, Хольцману показалось, что его ударили под дых.
– Я не стану убивать детей, – отрезал Стоктон.
– По закону они даже не люди, – сказал Барнс.
– Мне все равно, Барнс, они дети! Разве они сами выбрали такую участь? Ради безопасности американского народа я готов посадить их в лагеря и держать там до тех пор, пока не изобретут лекарство. Но выносить им смертный приговор я не стану.
Барнс не унимался:
– Президент Джеймсон подверг эвтаназии клонов Арийского восстания.
– Барнс! – рявкнул Стоктон.
Воцарилась тишина. И тут Хольцман услышал собственный голос:
– Зачем? Зачем держать их в заключении или пытаться излечить? Почему нельзя просто принять их в общество?
И Стоктон, и Барнс в ужасе уставились на него.
Первым заговорил Барнс:
– Мартин, ну что вы такое…