— Я думаю, ты просто не привык проигрывать… — решила я сгладить неприятную ситуацию. — Но знаешь… я ведь не такая большая потеря. Ты найдёшь гораздо лучше и красивее меня. Мне очень жаль, что…
Тут я услышала его смех, и это убило меня окончательно. Он вдруг сказал довольно цинично, не дав мне договорить:
— Милая, я в жалости твоей не нуждаюсь, и в утешениях тоже. Поверь мне, ты нуждаешься в них гораздо больше, чем кто-либо другой. И потом, кто в итоге проиграл — ты ведь толком не знаешь?
— Извини, если я… — мне стало плохо, и я уже готова была разреветься, что со мной случалось довольно редко.
— Не стоит извиняться, — сказал он ледяным тоном. — Ты ведь ни в чём не виновата? Правда? Или виновата? Только не надо плакать, — предупредил он, заметив мои намерения.
— Я не знаю… Нет, наверное… Или… — я изо всех сил сдерживала слёзы, моргая влажными глазами.
Он покачал головой.
— Или? Нет, это не то…
— Если это всё… — выдавила я из себя. Мне всё же удалось не заплакать, но вместо этого у меня в груди поселилась какая-то тупая ноющая боль, которая мешала мне дышать.
— Да. Пока всё, — бесстрастным голосом ответил он.
— Тогда… я могу идти?
Он как-то совсем недобро усмехнулся.
— Вообще-то ты сама пришла сюда, разве запамятовала? Дверь открыта. Хочешь идти? Иди. Или ты приклеилась к полу? Я не держу тебя… — пожав плечами, он повернулся и отправился к своим друзьям, словно потеряв ко мне всякий интерес.
Я ушла в совершенно подавленном состоянии. Хотела быть гордой и сильной, как королева амазонок, а сдулась так быстро, в очередной раз выставив себя конченной идиоткой и последним ничтожеством. Да уж, поистине некоторые имеют какой-то дьявольский дар опускать других ниже плинтуса без единого грубого слова. Я не помню, как я добралась общежития. Таксист уже давно уехал, и мне пришлось ехать на метро; возможно, ещё часа два я бесцельно бродила по улицам в полном отрешении от всего, пытаясь прийти в себя и осмыслить происшедшее. Некоторое время в моей голове вообще не было абсолютно никаких мыслей. Только необъяснимое чувство потерянности сопровождало меня.
Без сомнения, он играл на моих чувствах; несомненно, он обнаружил мои слабые места — если не все, то многие. Для него моя ранимая душа была как на ладони, а его для меня — как тёмная ночь. Я не знала, начнёт ли он мне мстить или задумал что-то ещё похуже. Насколько в нём больше тёмного, чем светлого. Мне показалось, что ему важен сам факт победы; и то, что он получил от меня отворот-поворот, довольно сильно задело его, хоть он и постарался скрыть, что это так.
— Ты ужасно бледная, с тобой всё нормально? — обеспокоенно спросила Ольга, когда я молча вошла и без сил села на кровать.
— Нет… — честно призналась я, едва шевеля губами и смотря в одну точку на стене.
— Так! Давай рассказывай по порядку: что ещё с тобой стряслось? — уперев руки в бока, потребовала она.
— Меня переехал товарный поезд… — ответила я безжизненным голосом.
— Вот дурочка… — засмеялась Оля, садясь рядом со мной и обнимая за плечи.