Дорога мертвых

Они не издают ни звука.

У входа в загоны бодрствует всего один охранник, остальные спят в караулке, у подножия сторожевой башенки. Арго прыгает на него, от самых ворот, и оглушает ударом кулака между глаз. Затем оттаскивает тело в тень, и идет вдоль стены, к дальней клетке. Рабы спят, но он все равно старается не попадаться им на глаза. В безлунной ночи можно различить только едва шевелящиеся груды тел. Обойдя клетки по кругу, он подходит к той, в которой видел девушку – крайнюю клетку, видимую из фургона.

Больше всего он боится, что она не узнает его. Закричит. Он склоняется рядом, прикасаясь к мокрым прутьям. Пахнет человеческим потом и дезинфектантом, душный запах хлора и мокрых досок наполняет ее. Клетку недавно мыли, и он прислушивается к дыханию спящих в ней людей. Восемь женщин, разного возраста. Он обходит клетку, и прикасается к ее ноге, очень осторожно.

Она вздрагивает и просыпается. В темноте этого нельзя увидеть, но он знает, что у нее черные глаза – темнее ее волос, темнее ночи.

Она не кричит.

Он просовывает лом между прутьями, и выворачивает тот, что ближе к ней – резко, стараясь сделать звук как можно короче. Она переползает к отверстию, и он вытаскивает ее за руку, как ребенка.

Она маленькая, и легкая – он вырос, а она осталась почти такой же.

– «Пойдем.» – Говорит он, и она кивает.

Словно во сне, они идут дальше, вокруг клеток – ее рука такая маленькая в его руке. Они спрыгивают в водосток. Грязь и вонь. Толстые прутья решетки скрипя поддаются под его ломом, но он почти не чувствует их сопротивления.

Дальше они бегут.

Впереди нет ничего, кроме песка. Час спустя он видит, как просыпаются огни лагеря далеко позади, шарят прожектора, покрывая серебром вершины холмов.

Но они уже далеко.

Она рассказывает ему о клетках, в которых побывала – ее перепродавали несколько раз, поднимая цену все выше. Он говорит о себе – о боях, тренировках, боли в руке. Его слова сбивчивы, но он счастлив, потому что никогда ни с кем так не говорил.

А потом восходит солнце, прекрасное и беспощадное.

Они идут до полудня, между дюнами, стараясь держаться тени, потом заползают под скалу. Она засыпает у него на руках, и он чувствует, как бьется ее сердце – легко и быстро, как у пойманной птицы. К вечеру у них заканчивается вода, а к их убежищу приближается пара песчаных котов – не нападают, а смотрят, как они уходят. Она говорит, что на севере должен быть хайвей, и они идут дальше, всю ночь, при свете звезд. Утром силы оставляют ее, он сажает ее на спину, и идет дальше, слушая, как она спит. Вся вода, которую им удается найти – это роса, выступающая на камнях. Нет ни птиц, ни даже насекомых, которых можно поймать – Эрг дышит им в лицо с наступлением дня, заставляя искать убежище в камнях. Он проваливается в беспокойный сон, временами выныривая из него. Слушает ее слабый голос, рассказывающий о далеких местах, времени, когда не было войны и пустыни, о бессмертной богине, обитающей во всех живых существах. Она бредит от жары и жажды. Еще одну ночь он несет ее на плечах, все дальше, по одинаковым холмам.

На рассвете она замолкает. Он находит щель под черным, выжженным солнцем уступом, и забирается с ней туда. Снаружи свистит ветер, начинается песчаная буря, заваливая их сверху, забивая пылью темноту в их убежище. Он засыпает, слушая ее дыхание.

И просыпается, когда оно останавливается.

Ее сердце больше не бьется. Дышать почти нечем. Он сжимает ее руку, такую маленькую, по сравнению с его собственной, пытаясь отдать ей собственное дыхание, сказать то, для чего у него нет слов. Песок сыпется на его лицо, и тогда он начинает рыть, наверх, пробиваясь сквозь толщу, наметенную бурей. Рыть, пока беспокойное прикосновение ветра не заставляет его задохнуться.

Ее могила возвышается позади – черная скала, темнее ночи, темнее ее глаз.

Он не знает, куда идти дальше. И просто идет вперед.