Крепость лжецов

22
18
20
22
24
26
28
30

Он говорил странно, его слова подчинялись неслышному ритму, будто песня, лишенная музыки. Мари подняла перед собой руку, не дотрагиваясь до своего пистолета:

– Тибальт, природа чувств моих к тебе велит простить твою тупую злобу… – Она шагнула назад, уклоняясь от попытки Курта снова схватить ее, и стоящий позади нее Блай, в такой же черной форме, положил руку ей на плечо. Теперь Мириам видела, что на самом деле площадь Атланты никуда не делась. Она просвечивала сквозь странный город, позволяя видеть снующих перед сценой рабочих, циркачей, обсуждающих что-то в стороне, и настоящую одежду Мари – серый комбинезон без рукавов, и черную кепку, скрывающую волосы. Они существовали одновременно – далекий и настоящий города, их близость ошеломляла. Странное место, полное воды до горизонта казалось совсем настоящим. Общими у двух картин были только цвета людей – Мари, Курта, Блая, и других, за сценой и под ней. Вплетаясь в несуществующий мир, они ткали его на глазах у Мириам.

– …я вижу, ты меня совсем не знаешь! – Мальчишеский и одновременно девичий голос Мари дрогнул, и Курт рассмеялся. Джекки, стоя чуть в стороне, рассматривал обеих с удивлением.

– «Я здесь.» – Робко и беззвучно произнесла Мириам, опасаясь прервать разыгрывающуюся сцену. Мари даже не взглянула в ее сторону, но секунду спустя пришел ответ – прикосновение, такое же, как у Моны:

– «Тогда смотри.»

– «На что? Я не понимаю, что происходит.»

– «Наблюдай, как можно удержать нож без рукояти.»

Настоящий голос Мари сорвался. Она увещевала Курта, но слова не достигали сознания Мириам, всматривающейся в странный шлейф над девушкой и ее цвета, ищущей в них хоть что-нибудь понятное. В этом месте они были рассеяны везде – в несуществующем солнце и воде, домах, уступами расходящихся по сторонам, толпе, иллюзорной, но ясно ощутимой, и заполняющей площадь вокруг спорящих молодых людей. Весь этот мир принадлежал Мари, лежал внутри нее – и одновременно жил в сознаниях циркачей, и десятков людей, смотрящих сейчас на сцену с площади.

– …расстанемся друзьями! Едва ли знаешь ты, как дорог мне! – Последние слова Мари почти выкрикнула, и Блай, не выдержав, дернул ее за плечо, становясь между ней и Куртом.

– «Ты… используешь их.» – Сказала Мириам. – «Заставляешь придумывать то, что они видят?»

– «Подталкиваю, совсем чуть-чуть. Остальные видят совсем не так ярко, как ты. Для них это просто представление, которое почему-то заставляет воображать целый мир, и жить его чувствами.»

– «Которые на самом деле принадлежат тебе?»

– «Да, и не наоборот. Запомни, это важно. В тот раз, за стеной, ты неправильно использовала свой талант.»

– И где твой ствол?! – Блай вскинул руку с револьвером, Курт рассмеялся в ответ, и Мари бросилась между ними:

– Тибальт, Меркуцио! Барон ведь запретил сражаться на улицах Вероны! Постой, Тибальт! Меркуцио!

Выстрел был не настоящим, и прозвучал только в иллюзорном мире – потому что на настоящей сцене пистолет Курта был сделан из дерева. Но боль Блая была настоящей, Мириам готова была поклясться в этом, глядя на его цвета. Клоун стоял, прижав руку к животу, будто не веря, глядя в след уходящему Курту, а Мари пыталась заглянуть ему в лицо, снизу вверх. Джекки, явно соображая медленнее всех, спросил недоуменно:

– Ты ранен? Как, серьезно?

И Мириам, до этого отстраненно смотревшая на них, едва удержалась, чтобы не закричать в ответ: «Да он сейчас умрет!» Потому что смерть проступила в ссутулившихся внезапно плечах Блая, и дурацкой улыбке, неожиданно появившейся на его губах. И смерть была в позе Мари – которая все еще смотрела ему в лицо, не веря, пытаясь не верить, но пальцы уже дрожали над открытой кобурой. И было ясно, что Курту следует бежать быстрее, потому что он может не успеть, даже не увидеть, как девочка-мальчик, только что пытавшаяся с ним подружиться, застрелит его в отместку за друга.

Мириам зажмурилась, избавляясь от наваждения. История перед ней рассказывала сама себя, в одной лишь сцене неся такой заряд чувств, которых человеку хватило бы наверное на целый год. И дело было не только в иллюзии Мари, но и в самих героях – людях, живущих сейчас в чужом мире, но испытывающих настоящие чувства.

– «Неправильно.» – Сказала она. – «Уже поняла. Я брала, когда нужно было отдавать.»