— Я подмешал ей в вино снотворное, — ответил парикмахер. — Она ничего не почувствовала, мисси. И потом не сможет вспомнить ничего, кроме того, что есть у нее в записи… — Он расплылся в улыбке. — Тебе ведь не хочется выслушивать треп этой суки всю дорогу до Нью-Йорка, правда?
— Но она же поймет, Порфир!
— Ничего она не поймет. Мы ей скажем, что она в одиночку уговорила три бутылки и напакостила в ванной. А чувствовать она себя будет соответственно. — Он плотоядно усмехнулся.
Час спустя Даниэлла Старк еще похрапывала — теперь уже довольно громко — на одной из двух откидных коек в хвостовой части кабины.
— Порфир, — сказала Энджи, — как, по-твоему, может она быть права?
Парикмахер уставился на нее своими невероятно красивыми, нечеловеческими глазами.
— И ты бы не знала?
— Я не знаю… Он вздохнул.
— Мисси слишком тревожит себя. Ты теперь свободна. Наслаждайся этим.
— Но я и правда слышу голоса, Порфир.
— Разве мы все их не слышим, мисси?
— Нет, — ответила она, — не так, как я. Ты знаешь что-нибудь об африканских религиях, Порфир?
Он иронично усмехнулся:
— Так я же не африканец.
— Но когда ты был ребенком…
— Когда я был ребенком, — сказал Порфир, ~ я был бельм.
— О, черт…
Он рассмеялся:
— Религии, мисси?
— До того как я пришла в "Сенснет", у меня были друзья. В Нью-Джерси. Они были черными и… верующими.