Неспящие

Именно тогда, после того как мне задали семь основных вопросов самым бесцеремонным образом, не дожидаясь ответа, я мог бы прибегнуть к этой обороне. Я мог бы даже зайти еще дальше и очертить приблизительный контур моих истинных целей. Но это вошло бы в противоречие с моими намерениями. Нет, я отнюдь не собирался похищать мистера Афронзо-младшего, но я стремился завладеть диском, ради которого он убил нескольких человек. Стоит подойти слишком близко к этой правде, и результат будет такой же. Возможно, дело еще могло дойти до того, что мне пришлось бы рассказать правду о том, почему я не заинтересован в похищении юноши, но на тот момент я не смог придумать, какой ложью прикрыть свои истинные цели, поскольку меня отвлек слабый щелчок паяльника, который раздался, когда паяльник нагрелся до оптимальной температуры.

Глава 17

Парк смотрел в сейф, в пустоту на том месте, где он оставил бутылочку с «дремой».

— Это не важно.

Он не обратил внимания на слова Бартоломе, осматривая то, что осталось в сейфе. Его документы, золотые монеты, оружие и запасные обоймы, даже его наркотики — все было на месте. Но карточки с отпечатками, флешка с отчетами и сама «дрема» исчезли.

— Не важно, Хаас.

Парк отвернулся от сейфа, вышел из гардеробной и посмотрел на капитана:

— Кто?

Бартоломе стоял у окна спальни, глядя на что-то во дворе.

— Управление по борьбе с наркотиками. ФБР. Ну или ЦРУ. Хрен знает. Типы из Вашингтона. Это не важно.

Парк стал стягивать рубашку, в которой проходил целый день.

— Только это и важно.

— Они же ее производят, Хаас. Они ее сами производят.

— В том-то и дело.

Бартоломе отвернулся от окна.

— Да, дело в этом, но не так, как ты думаешь.

Парк стоял у комода, копался в ящике с футболками.

— Не важно, как я думаю. Либо это то, что есть, либо нет.

— Господи боже, Парк. Прекратишь ты когда-нибудь? Иди посмотри сюда хоть одну минуту. Просто посмотри. Полицейский Хаас, черт тебя подери, посмотри на меня сейчас же.

Парк посмотрел на Бартоломе. Позади него, за оконным стеклом, он увидел Роуз во дворе, она сидела по-турецки на жухлой лужайке, срывала мертвую траву. Франсин качалась в гамаке, натянутом между пальмой и фикусом, с ребенком на коленях и пела колыбельную по-французски.