Драконовы кончары (Smocze koncerze)

22
18
20
22
24
26
28
30

- Возьмите меня с собой, мил"с"дарь, - попросил он. – Не верю я, чтобы Абдул приказал в меня стрелять.

- Совершенно ненужное безрассудство, парень. Мы не знаем, какие приказы получил Абдул, но нюхом чувствую, что он выполнит их до последнего крючочка, даже если бы ему приказали стрелять в собственную мать. Янычары чертовски дисциплинированы и верны, дружеские отношения с гяурами для них ничего не значат, - сказал ротмистр. Но, видя мину парня, он вытащил из-за пояса пистолет и вручил его Тадеушу. – Сохрани его для меня. Будет лучше, если я пойду на переговоры, не имея при себе слишком много оружия. Ну а если меня застрелят, поблагодари их из этого пистолета.

- Мы поблагодарим их копьями и кончарами, так что не опасайся, пан Михал, - вмешался Семен Блонский.

Приземистый гусар стоял в группе рыцарей, приглядываясь к приготовлениям посла. Он кивнул ротмистру, как бы отдавая ему последний салют, и притянул Тадеуша к себе, чтобы дать проход Пиотровскому. Тот через мгновение проехал верхом через проход в баррикаде и очутился на улице.

Он чувствовал палящее через мисюрку солнце. Ноздри раздражал запах гари, потому что дымы пожаров все так же распространялись по городу, но это было ничем по сравнению с неприятным впечатлением, вызванным нацеленными в него мушкетами. На янычарской баррикаде раздались отдаваемые криками приказы, и в одного-единственного всадника направились с пять десятков стволов.

Пан Михал отпустил поводья и поднял руки, показывая, что ладони у него пустые. Поляк чувствовал как пот, капля за каплей, стекает по спине. Конь медленно подвигался в направлении баррикады. Панцирный остановился у лежащего посреди улицы трупа, конь склонил голову к убитому.

- Приветствуем! Я посол, хочу говорить с Абдул Агой! – крикнул Михал, сначала по-польски, а потом, приблизительно то же самое, по-турецки.

Коня к дальнейшему движению он не побуждал, стоял неподвижно, ожидая реакции янычар. Он видел их застывшие лица и прекрасно понимал, что они с радостью пристрелят гяура, хотя бы для того, чтобы порадовать Аллаха.

- Сойдите с коня, пан Михал, и, пожалуйста, подойдите сюда! – прозвучал приказ, отданный на польском языке со знакомым турецким акцентом, по которому он без труда распознал Абдула.

Панцирный облегченно вздохнул и соскочил с седла, после чего двинулся пешком, ведя коня за собой. Стволы опустились, янычары отставили оружие и позволили поляку пройти через проход в паррикаде. Теперь он очутился среди солдат, которых здесь должно было толочься как бы не несколько сотен. Это явно не могла быть только лишь стража, которой следовало следить за посольством – здесь собрали целую орту.

У Пиотровского отобрали коня, и Абдул, не оглядываясь, провел ротмистра на маленький дворик возле ближайшего дома. Посреди дворика стояла двуколка, на козлах сидела Йитка, которую развлекали беседой янычары. Увидав панцирного, девушка помахала ему. Через миг он очутился в открытом, дарящем спасительную тень сарае, где рядом с другими пехотинцами стояли Папатия и Дорота. Дервишка подскочила к изумленному поляку, чтобы поблагодарить его за спасение и проявленную храбрость, аль-хакима кивнула.

- Мил"с"даря наверняка прислали с требованием объяснений, - сухо заявил Абдул Ага. – Потому что, вы твердо стоите на том, что посольство не имеет ничего общего с упавшей звездой и чумой сумасшествий.

- Ты же прекрасно знаешь, что мы не имели…

- Не знаю, - нервно перебил его ага. – Я уже ничего не знаю. Папатия утверждает, что может подслушивать одержимых, и что те строят чудовищную машину, которую нам следует немедленно уничтожить, в противном случае, все сделается совершенно неинтересным. Она требует, чтобы я пошел с вами на сотрудничество и уговорил вас провести совместное нападение на врата-портал, через которые прибывают одержимые. Как ты считаешь, пан Михал, захочет ли посол Гнинский отдать под мое командование две хоругви вашей тяжелой кавалерии?

- Если это вопрос жизни и смерти, то он, конечно же, согласится. Поддержку предоставит хотя бы как жест доброй воли в отношении Порты, - сказал ротмистр.

- Все так, только отданные мне приказы говорят совершенно иное. Я должен проследить за вами до момента разрешения конфликта, а если бы появились малейшие подозрения, что все это ваших рук делишки, уничтожить вас всех до одного.

Папатия положила ладонь на плече янычара.

- Могу поклясться всем святым, что поляки не имеют ни малейшей связи с чужими, - мягко, словно бы обращаясь к ребенку, произнесла она. – Забудь обо всех этих дурацких подозрениях, сейчас важно нечто иное. Наша страна очутилась в смертельной опасности. Нам необходимо немедленно ударить на врага и уничтожить его, в противном случае он обретет такую мощь, что мы не сможем сдержать его даже силами целой армии. От твоей решительности и смелости зависит судьба целой империи. Понимаешь? Это твой громадный шанс! Колебаться нельзя. Прими помощь польских рыцарей, их тяжелая кавалерия вскроет дорогу, проламывая силы врага, и позволит приблизиться к машине, чтобы взорвать ее. Благодаря этому ты спасешь весь мир, станешь самым знаменитым героем в истории государства Османов. Тебя ожидают почет и награды.

Абдул Ага покачал головой, опуская глаза. Дорота слегка усмехнулась. Она понимала, что замысел Папатии был основан на пробуждении амбиций янычара, отсылкам к мечтаниям о богатстве и славе. Только это могло заставить его нарушить приказ. Какой воин не мечтал о добытой в бою славе, о связанных с нею наградах? Если девушка была права, Абдула ожидало не только возвышение в иерархии янычар. Кто знает, а вдруг султан выдаст за него одну из своих дочерей и сделает пашой?

Янычар поглядел на ротмистра Пиотровского и какое-то время оценивал его. Неожиданно он извлек из ножен ятаган и его кончиком коснулся горла своего польского приятеля. Два янычара тут же схватили панцирного за руки и выкрутили ему их за спину.