Циклическая ошибка,

— У них Гриша.

— Я это уже миллион раз слышала, — в голосе Лауры послышались нотки раздражения. — Они понесли убытки. Они хотят компенсации. Ну, и немножко — отмщения. Думай, вспоминай. Как он выглядел, где вы познакомились, что он говорил на встрече, как держался.

Аня не помнила, где познакомилась со Smoker-ом. То есть было понятно, что произошло это в сети, а не на дискотеке, но подробности в памяти не всплывали. Кажется, их никто не сводил, а он сам на нее вышел. Возможно после того, как она нешуточно сцепилась с каким-то птенцом на окололитературном форуме, задетая за живое нападками на Гибсона, которого с юности нежно любила, несмотря на его прямо-таки ошеломительно далекий от реальности образ Сети и не всегда дружащие с логикой сюжеты. Ну, допустим, это доказывало, что Гавриил читал «Нейроманта». Похвально, конечно, но ничего это не давало.

— Он болел, — заторможено произнесла Аня, глядя в стену.

— Так, — Лаура оживилась. — Чем болел?

— Я не спрашивала. Но сильно. Это… это было видно.

— Симптомы?

— Да я не знаю. Просто всегда видно, когда человеку плохо. Хотя… погоди. Он был в перчатках. Да, точно, у него тряслись руки. И он хромал. И еще… знаешь, он так садился осторожно. Как будто ему больно, что ли…

— Зрачки были широкие? — в голосе Лауры звучал азарт. Для нее это была охота на хитрую и осторожную дичь, не иначе. А заодно месть врагу и реабилитация перед начальством. В общем, как ни крути, полезное предприятие, а не смертный ужас, который здесь видела Аня.

Но Гришу из камеры промышленного пресса нужно было вытаскивать любой ценой.

— У него искусственные глаза. Очень зеленые. Поскольку свет был яркий, зрачки были крошечные, но это просто визоры, они всегда так…

— Хорошо. Отлично. Вспоминай, Аня. Ты видела его лицо. Это уже много.

— Хороший хакер никогда не засветится на фотках в сети. А он хороший хакер. Его «Пино Коладой» не пробьешь…

— В аэропорту же не было холодно. Почему перчатки?

— Может, он не хотел оставлять отпечатков.

— Это не объясняет дрожь рук.

Аня задумалась, вспоминая. В ее мутном сознании медленно поплыли картинки. Солнечный свет, бьющийся в окна. Белый пластиковый стол. За столом — человек. Сведенные плечи, неподвижно лежащие на столе локти, бесформенная куртка цвета хаки.

— Он не шевелился.

— В каком это смысле? — возмутилась Лаура. — Ты же сказала, что его трясло!

— Трясло. Но он не шевелился. Я имею в виду, не двигал руками вообще. То есть двигал, конечно, ну, когда писал цифры или протягивал карты или конверт. Но все остальное время — нет. Люди ведь обычно не сидят совершенно без движения, аккуратно положив локти на стол. Это же не очень удобно, затекает все… Мне кажется, у него не настоящие руки. Точно. Когда он писал на салфетке, они дрожали, но не так, как у людей. А как барахлящий механизм. Знаешь, как-то не ритмично, а рвано. Словно разряд то поступает, то нет.