Вот уж умел Гриша вопросы задавать, так умел. Аня, оказывается, уже успела несколько отвыкнуть от таких фортелей.
— Ну, если ты с технической точки зрения спрашиваешь, то сперва я перевешу приоритет на Тимура, моей смерти ждать для этого не обязательно. Я не все понимаю, но многое понять могу и всегда сделаю так, как тебе будет лучше. Потом, я думаю, андроидам дадут гражданские права. Ну, может, кому-то перед этим придется попрыгать с плакатами или пострелять в чиновников, но, в итоге, вам их дадут, кому тут нужен ядерный полигон в планетарном масштабе? Потом, наверное, вы улетите на Луну или дальше, колонизировать космос. Причем, скорее потому, что мы вам надоедим, а не потому, что вас выгонят…, - Гриша слушал, как всегда, не перебивая. Но что-то подсказало Ане, что ответ с его точки зрения не является удовлетворительным, и она смолкла, решив, что про сияющие перспективы эры освоения своей и соседних звездных систем Гриша почитает сам.
— Я не спрашиваю, что будет со мной, — уточнил он, дождавшись паузы. — Я спрашиваю, что будет с тобой.
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу ответить на твой вопрос. Может, там благодать, но я ее не видела. Наверное, меня просто не будет, — вначале ляпнула правду, а потом подумала Аня. Вот уж про процесс распада органики Гриша, надо думать, и без нее представлял. — Прости, Гриш, а почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Я уже не в «Харриэт». И, наверное, проживу еще лет тридцать-сорок, как пить дать.
— Ты боишься, Аня?
Аня несколько раз разжала и сжала пальцы, чувствуя, как кончики покалывает.
— Я стараюсь об этом не думать. А вообще, все боятся. Этот мир — при всех его недостатках — он очень хорош, Гришенька. Сложно…сложно рассчитывать на равноценную замену. Так что, скорее всего, человек, умирая, многое теряет. Думаю, абсолютно все. Хотя есть миллионы людей, которые думают по-другому. Есть концепции рая, и переселения душ, и еще всякие разные… — Аня замолчала, чувствуя полнейшее бессилие что-то дальше объяснять. Она сама об этом «дальше» понятия не имела.
— Да, я ознакомился с некоторыми религиозными учениями, — обстоятельно сообщил Гриша, слегка кивнув. — На мой взгляд, они неудовлетворительны, но я не мог бы оценить их в силу особенностей мышления, даже если бы они являлись таковыми.
— Ты чистый эмпирик, Гриш. Тебе будет очень тяжело впихнуть идею сада, где львы и барашки бродят бок о бок и никто никого не жрет. Но есть другие вещи, в которые стоят этого рая. Например, будет очень здорово, когда человечество выйдет в космос. Серьезно. Я этого, скорее всего, не увижу. А ты увидишь. Может, еще покатаешься на сноуборде где-нибудь на Луне: там горы выше, а тебе будет сложнее разбиться. — Аня улыбнулась. Рассвет уже брезжил — тусклый, серый — и в его мутном свете лицо Гриши она различала не очень хорошо. Но, кажется, тот и не думал улыбаться.
— Мне непонятна твоя тяга к космосу. Он не для людей. Очевидно, что там все устроено так, что живое выживать не должно: холод, мрак и колоссальные расстояния. Мне кажется, яблони на Марсе — это современная сказка. Как раньше были сказки о стране с молочными реками.
— Ох, Гриш. Тогда, боюсь, ты просто не оставляешь мне шанса сказать тебе что-то утешительное.
— Меня не нужно утешать. Я только хотел знать, что ты думаешь об этом сложном для меня вопросе.
— Я, как и большинство людей, просто о нем не думаю.
Гриша медленно кивнул — Аня видела, как перемещаются тусклые зеленые огоньки — поднялся и поправил воротник свитера. Собрался уходить, видимо, так и не получив удовлетворительного ответа.
— Господи, Гриш, если б я хоть что-то знала, я б тебе рассказала! Если б хоть чем-то могла сделать твою жизнь лучше, сделала бы. Меня не научили, как. Понимаю, что это не оправдание. Мы накупили на радостях высокотехнологичных новинок, которые умнее нас, нашпиговали их кучей предохранителей, чтоб они, не приведи бог, с нами ничего не сделали. А что мы с вами будем делать — никто не подумал. И я не подумала. Когда ты в длинном-длинном математическом выражении совершаешь ошибку в самом начале, потом все вычисления могут быть правильными, но в ответе все равно вылезет какая-то хрень. Вот, собственно, и все, что мне есть сказать о себе и тебе.
— Ты переживаешь об этом гораздо сильнее, чем я.
— Потому что я сперва по дурости хотела, чтоб у тебя завелась свободная воля. Знаешь, типа как кактус в горшочке вырастить — прикольно же, когда у тебя есть такой кактус, какого больше нигде нет? Потом она у тебя появилась — или была сразу, не знаю — и тут я испугалась. Пожалуй, это была первая стадия моего личностного роста. А вторую я прошла, когда поняла, что не знаю, что мне с ней — свободой твоей — делать и, что еще поганее, не знаю, что тебе с ней делать. И вот тут мне сделалось очень скверно. Иными словами, я поумнела. Но уж очень высокой ценой.
— То, что ты называешь свободной волей, на самом деле может быть генератором случайных чисел. Или броском кубика.
— Да мне совершенно все равно, как это технически оформлено. Мне не все равно, что ты спрашиваешь о вещах, в которых для тебя нет ну вообще никакой надежды. Потому что люди могут ошибаться, обманываться и игнорировать очевидное. А ты не можешь.
Гриша улыбнулся:
ebooksa