— Директива принята, — кивнул он.
Значит, с проклятыми цветами она не ошиблась. То-то ей с обострившимся после длительной голодовки нюхом запах роз в подъезде почудился.
Аня уже повернулась, чтобы пойти в ванную, а потом поняла, что вообще-то Гриша — последний человек на земле, которого она видит. И, пожалуй, очень ей дорогой. Никак не менее дорогой, чем Леся. И вовсе не из-за ста с лишним тысяч юаней, в него вложенных.
Говорить что-то хорошее в такой ситуации было бы уж совсем подозрительно. Даже для андроида, в котором изначально не было заложено эмпатии. Поэтому она просто развернулась и положила руку на плечо уже выходящему за дверь Грише. Тот резко остановился. Обернулся.
— Да пылинка какая-то пристала, — с трудом контролируя голос, произнесла Аня и растянула губы в улыбке. Погладила Гришу по плечу, едва удерживаясь от желания уткнуться носом и разрыдаться.
— Леся будет в ярости, но я могу сказать ей, что ты не хочешь ехать. Тебе не надо будет спускаться.
Аня поняла, что сейчас заревет в голос.
— Не надо, Гришенька, я почти готова. Иди.
Он промедлил на пороге еще секунду, но все-таки вышел. Аня, чтобы не смотреть вслед, привалилась к стенке у двери и, глотая слезы, превратилась в слух. Мягко клацнули двери лифта. Она дождалась, пока скорее почувствует, чем услышит его почти беззвучный ход, и только после этого закрыла дверь. Заперлась на все замки. Пошла в ванную. Рассталась там с совершенно лишними апельсинами. И залезла в аптечку.
Гриша был очень хороший и умный мальчик. Он замечательно учился. Но только тому, чему его намеренно или ненамеренно учили. Так что таблетки были на месте.
Аня спокойно высыпала на ладонь все содержимое баночки — там как раз была половина — налила стакан холодной воды, и быстро проглотила по три штуки, запивая каждый глоток. Так, легкая горечь у основания языка ощущалась.
Потом осела на матрац, откинулась на подушки и уставилась в белый потолок. Тот вначале плавно вращался по часовой стрелке — и воздух выстывал, точно тепло уходило в какую-то невидимую дыру, из которой тянуло даже не зимой, скорее морозильником — а потом вдруг резко почернел, как мертвый космос, и рванулся ей навстречу. Или она рванулась навстречу ему. Этого Аня так и не поняла. Только в последний момент испугалась и попробовала закричать, но крика не было. Вспомнила, что в вакууме звука не существовало. Или просто это ее уже нигде не существовало.
Яркий белый свет никак не мог быть тем легендарным «светом в конце туннеля» уже просто потому, что конец туннеля Аня видела, и там стояла ледяная чернота. Поэтому она сообразила, что находится в палате реанимации еще до того, как разглядела капельницу. А потом и светлую макушку Леси, прикорнувшей на стуле у ее изголовья. И необыкновенно четкий на фоне стены силуэт Гриши.
И только когда окончательно убедилась, что ее фантазия никогда не нарисовала бы настолько правильную и детальную картинку, попыталась разрыдаться от облегчения. Вышло плохо, она скорее закашлялась, зато Леся проснулась, схватила ее за руку и вдруг вместо четкого объяснения, почему Аня дура, залепетала что-то такое женское, бестолковое, доброе и бессильное, что бесполезно было слушать ушами, поскольку это предназначалось исключительно для сердца. И Аня ничего не поняла, но все разом осознала, как будто своими глазами увидела, как Гриша выбивает дверь, а Леся вызывает скорую и трясет за плечи ее, белую словно простыня, страшную, почти мертвую.
— Прости…
— Анечка, прости нас, прости… Анечка, только не надо так больше, так нельзя, Анечка, совсем никогда нельзя!
— Я поняла, — совершенно честно ответила Аня. Она еще как поняла. Кто один раз видел эту холодную черноту, тому второй раз ничего объяснять не требовалось. Мертвый космос вроде как отступил, но ее до сих пор пробирал мороз. Губы слушались плохо. — Не плачь. Я дура. Но я поняла.
— Я этого козла за… повешу! — выдохнула Леся.
Аня даже удивилась. Изумительная она была дура. В общем-то, нужно было не Андрея за что угодно вешать, а ее выпороть. Это она догадалась сравнить одного-единственного человека со всем миром, да еще получить такой интересный результат сравнения, при котором мироздание вдруг обнулялось.
— Не надо никого вешать за мою придурь. Все.
ebooksa