Олово понятия не имел, как правильно называется самый секретный блок двигателя «Ламборджини», а потому использовал традиционное для находящихся в затруднении мужчин обозначение.
— В чемодане.
Таратута ткнул пальцем в большой металлический кейс, на который Олово незамедлительно уселся — с этого момента он нес за «штуку» полную ответственность.
— Quia nominor leo,[9] — улыбнулся Филя.
— Теперь все? — осведомился Лакри.
Олово молча кивнул.
— Ребята заканчивают сборы. Минут через двадцать можем ехать.
— Тебе грустно?
Неожиданный вопрос Таратуты заставил Руса запнуться.
— Почему ты спросил?
— Ты три раза пытался запустить рабочую станцию.
— Ах, это…
Инженер криво усмехнулся.
Суперкомпьютер, прятавшийся под брюхом бюро, разобрали, рабочие станции умерли, превратились в безмозглые пустышки, но Рус машинально пытался вернуться к любимому делу. И отрицать охватившие его чувства было бы глупо.
— Я все это построил. — Лакри тоскливо оглядел подвал.
А перед внутренним взором вставали другие ангары, боксы, инструменты, стенды, станки, рабочие станции, кучи промасленных тряпок, валяющиеся под ногами детали и запах… ни с чем не сравнимый запах мастерской. Бюро было мечтой Руса, в него он вложил душу и теперь покидал.
— Ты вернешься, — пообещал Филя.
— Уверен?
— Если не сюда, то к работе — точно. У тебя обязательно будет еще одно бюро, твое собственное бюро. Multum sibi adicit virtus lacessita.[10]
— Начинать все заново?