— Мастера больше нет, — тихо повторил Олово. — Нет.
И развел руками.
— Кирилл, зачем ты так? Зачем?!
— Он умер. — Таратута закрыл глаза. — Он умер.
— Я ничего не поняла!
— Рус, принеси воды!
— Кирилл!! — Гадалка оттолкнула Матильду и бросилась в свою комнату. — Не трогайте меня!
Восклицание переросло в крик. Затем послышались удары — не помнящая себя Мамаша колотила кулаками по шкафу.
— Рус!! Ты где застрял?!
— Он ска-азал, что любит меня-а, но ведь я-а и та-ак зна-ал. — Олово жалобно посмотрел на Таратуту. — Я-а не поня-ал, что он проща-ается.
— Выпей… — предложил Филя. — Выпей воды… или вина… или выпей… или…
А потом отошел, почти отбежал к самому дальнему креслу, что стояло в углу гостиной, забрался в него с ногами, съежился, спрятал лицо в ладонях, отгораживаясь от ставшего чужим мира, и замер.
— Ка-ак же теперь? — тоскливо спросил Олово. — Ка-ак?
… Чье это плечо? Джезе? Нет, Джезе далеко. Кирилла? Нет, Кирилла больше нет.
Кирилла больше нет!
Так чье же, черт побери, это плечо? Твердое и крепкое мужское плечо, так вовремя оказавшееся рядом?
Патриция подняла голову и встретилась взглядом с Мишенькой Щегловым.
«Он?!»
Да, он. Как обычно, спокойный. Однако взгляд умных глаз не равнодушный, а понимающий. Во взгляде прячется боль. Пусть Щеглов и клон Мертвого, но смерть Кирилла не могла оставить его равнодушным.
Они оба осиротели.