Продавцы невозможного

22
18
20
22
24
26
28
30

Глаза продолжают тупо изучать надзирателя, на лице не дрогнул ни один мускул, услышал Илья Ушенко или нет — непонятно.

— Стоять «смирно» еще десять минут, тварь, — приказал офицер Ушенко и вышел из камеры.

Африка, мать ее, тут приказы не обсуждаются.

— Как Араб?

— Две недели, — коротко ответил Чайка.

— Врачи сказали?

— Ушенко.

Надзиратель в таких вещах не ошибался.

— Сука, — едва слышно просипел Пьеро.

— Говнюк, — поддержал сокамерника Апельсин.

Илья промолчал — какой смысл надрываться? Да — сука, да — говнюк, но разве это изменишь? Для обсуждения есть гораздо более серьезная тема, но они… они ее не видят.

— Говорят, Тэтчер какой-то новый удар придумал, вот Ушенко и бесится.

— Нет, все дело в том, что он пить бросил…

«Они не чувствуют, они ни черта не чувствуют. — Чайка торопливо жевал кашу. Занятые челюсти — отличный повод не вступать в разговор. — Они не понимают, что Ушенко срывается не просто так, что усиливающаяся агрессия должна быть чем-то обоснована, и это что-то…»

— Говорят, завязавшие алкоголики подвержены сердечным болезням.

— Ага, надейся, Ушенко нас всех переживет.

«А вот это точно!»

Апельсин и Пьеро попали в Африку за весомые дела: один набедокурил с банком, другой целый год качал деньги с электронных счетов страховой компании, но оба они были, если можно так выразиться, ломщиками простыми. Нахватались премудрости, почувствовали себя неуязвимыми, ломанули по мелочи, остались безнаказанными, понравилось, рискнули на крупное дело. Рискнули и проиграли. Они даже городов своих родных ни разу не покидали, не глотнули, в отличие от Чайки, жизни ломщицкой по самое не могу, не стряхивали с хвоста полицейских, не прятались в вонючих трюмах, не висели «блохами» под брюхом «суперсобаки», не видели, как друзья умирают и… и сами не убивали. Вот и не чуяли они то, что для Ильи носилось в воздухе.

Опасности не чуяли.

— Хватит жрать! Строиться, педики! Шевелите задницами!!