«Я не могу этого допустить!»
Сорок Два снова облизнул губы и поинтересовался:
— Какую услугу вы можете оказать?
— На ваш выбор.
Дьявол, дьявол, дьявол, нейрошланг тебе в задницу! Ну, почему ты не сказал: могу убить! Зачем заставляешь выносить приговор?
— Я не хочу, чтобы Чайка возвращался, — твердо произнес Сорок Два. — Вы об этом позаботитесь?
— Сделаю, что смогу. — Всадник поднялся, однако по-прежнему находился в тени. Голос его стал деловым: — Сейчас я уйду, а вы должны оставаться в комнате не менее десяти минут. Я могу на вас положиться?
— Безусловно.
— Прощайте, Сорок Два.
— Надеюсь, мы больше не увидимся.
— Я не расстроюсь.
Хлопнула дверь, он остался один.
Полумрак не рассеялся, комната по-прежнему была серой, плавно переходящей в черную, но Сорок Два показалось, что в мир вновь вернулись яркие краски. И он понял, что душу продал не тогда, не во время прошлой встречи, а только что. А в следующий миг понял, что не продал, а обменял ее на смысл жизни.
А еще через миг, крепко-накрепко сжав в кулаке коробочку с чипом, Сорок Два захотел кого-нибудь убить. Лично. И все десять минут он просидел, внимательно прислушиваясь к этому принципиально новому ощущению.
— Я понимаю, почему Сорок Два хочет меня убить, — угрюмо произнес Чайка. — Окажись я на его месте, поступил бы так же.
Они покинули промышленную зону в «Ауди Дромадер», в большом черном внедорожнике, что дожидался рядом с ангаром. Олово уселся на переднее сиденье рядом с водителем и сразу же поднял непрозрачную перегородку, оставив Илью и Кирилла наедине. Однако первую свою фразу Илья произнес минут через десять после начала поездки. А до того сидел молча, стараясь не смотреть на Грязнова и надеясь, что тот заговорит первым.
— Никто не знает, как бы он поступил, окажись на месте другого, — мягко ответил Кирилл.
— Я — знаю.
— В тебе говорит злость.
— Оказывается — великий пророк и «самый верный последователь Поэтессы» не только приписывает себе мои программы, но и мечтает меня убить, — горько произнес Илья. — Да, я немного зол.