Говорят… даже не говорят — известно точно, что термин «суперсобака» родился в России. Именно в Анклаве Москва так стали называть поезда на электромагнитной подушке. Что побудило загадочных славян обозвать скоростной экспресс псом — непонятно, однако название прижилось и навсегда вошло в общеевропейский сленг, как некогда стало мировым термином слово «балалайка». И это несмотря на то что стремительно летящий над полотном обтекаемый двадцативагонный состав ни капельки не походил на собаку, даже на таксу, скорее уж — на выпущенную из лука стрелу. Но «стрела» — это пошло и традиционно, к тому же по российским железным дорогам бегала «Красная стрела», в Исламском Союзе — «Пиренейская стрела», а потому требовалось новое название. Оно и появилось. Как всегда — вовремя. Так же, как и сами экспрессы, ставшие одним из краеугольных камней в плотине, которой мир отгородился от хаоса Нефтяного Голода. Океанские атомоходы, дирижабли, мобили и «суперсобаки» поддержали разваливающиеся коммуникации лишившегося привычного топлива мира и не позволили обществу откатиться на уровень девятнадцатого века.
— Тебя не пугает этот вид? — Чика-Мария кивнула в окно, за которым стремительно мелькали обрывки сельского пейзажа. Деревья, домики, поля, ветряные электростанции, мобили — все сливалось в размазню нелепого художника, неспособного изобразить мир таким, какой он есть, а потому выдумавшего «новое направление в искусстве». Скорость набравшего ход экспресса не позволяла вычленить из мешанины заоконья хоть что-нибудь цельное, сосредоточиться, а потому проводники рекомендовали особо чувствительным пассажирам выводить на напыленный на окно наноэкран какую-нибудь мирную картинку. Или использовать его в качестве телевизора. Девушку смазанный пейзаж заметно раздражал, однако Вим к числу впечатлительных не относился.
— Если страшно — закрой штору.
— Я просто спросила.
— А я ответил. И теперь ты можешь просто заткнуться.
Они занимали двухместное купе, кресла которого легко трансформировались в удобные диваны, соседей не было, а потому Дорадо позволил себе не церемониться.
В ответ Чика-Мария усмехнулась:
— Никак не можешь успокоиться?
И тут же повела плечами. Бретельки тонкой майки послушно скользнули по татуированным плечам, и полная грудь девушки едва не вывалилась из широкого выреза.
«Сука!»
Но Вим ничего не сказал.
— Ненавидишь меня за то, что хочешь?
С первой же минуты их второй встречи — Каори лично привела Чика-Марию в камеру Дорадо и с улыбкой сообщила, что «она составит тебе компанию» — девушка вела себя подчеркнуто провокационно, всем своим видом давая понять, что не прочь вновь заняться с Вимом любовью. То ли выполняла приказ мамбо, то ли по собственной инициативе. Подобрала соответствующий наряд: нахальная майка, под которой волновалась налитая грудь, короткая эластичная юбка, больше напоминающая широкий пояс…
До сих пор Вим только скрипел зубами, однако сейчас не выдержал:
— За что тебя ненавидеть?
— За то, что я оказалась умнее!
— Да уж, ноги ты раздвигаешь по-умному!
— Я же говорю, что ты меня хочешь!
Теперь в движение пришли бедра.
— Сука!