— К сожалению, доктор Кауфман не разделяет ваш романтический взгляд на происходящее, — сухо проговорил Щеглов. — Наше изобретение легко использовать в военных целях, и доктор Кауфман всерьез считает, что политики не удержатся от соблазна. Подумайте сами, господин Макферсон: Омарский эмират, Индия и Китай поделили между собой Азию. Влияние России не следует принимать всерьез. В Европе правит Исламский Союз. Центральная и Южная Америки раздроблены на мелкие страны, но реальная власть находится в руках Католического Вуду, под знаменами которого они способны объединиться против любого врага, мы это знаем по событиям в Тихом океане. Сформировались глобальные объединения, между которыми накопилась масса противоречий. Доктор Кауфман чувствует ответственность. Он считает, что Анклавы обязаны очень жестко контролировать изобретение.
— Сохранить статус-кво.
— Совершенно верно.
— Это будет нелегко.
— Теперь вы понимаете, почему мы заинтересованы в том, чтобы именно вы возглавили СБА.
— Вы не верите Моратти.
— Он уже сделал выбор, — повторил Мишенька. — Он сдался. А мы по-прежнему считаем, что Анклавы должны стоять над государствами. Не наоборот.
Макферсон взглянул на часы — отпущенный на встречу час давно прошел — и потер лоб:
— Я должен подумать.
— Я возвращаюсь в Москву сегодня, — бесстрастно сообщил Щеглов. — Когда прилечу, отправлюсь на доклад к доктору Кауфману. К этому моменту я должен знать ваше решение.
«Если на дверях написано «кОнтора», значит, внутри находится кантора. А если на дверях написано «кАнтора», значит, внутри находятся Бобры. И не бобры, а Бобры, они братья. Чего непонятно?»
«Дыры и заборы. Книга для тех, кто хочет прожить в Москве больше одного дня».
Кантора братьев Бобры считалась одной из самых мощных на Болоте. Что и немудрено, учитывая, что возглавлял ее не один человек, а четыре. И не просто четверо компаньонов, а четверо искренне и беззаветно доверяющих друг другу братьев.
Как Бобры удалось сохранить эти отношения, оставалось загадкой — в Анклавах, да и во всем мире, подобных примеров находилось мало. Одни говорили, что все дело в Бабушке Бобры, старой маме, к которой братья питали самые нежные чувства, другие уверяли, что все дело в том, что братья от разных отцов и не так похожи, чтобы надоесть друг другу. Но большинство сходилось во мнении, что все дело в двух братьях: старшем Тимохе и младшем Николае Николаевиче. Тяжелый характер первенца заставлял врагов трепетать от страха, а второй вложил в семейное предприятие недюжинный ум. Оба понимали, что друг без друга им придется туго, а потому не расставались. И удерживали рядом средних.
Как бы там ни было на самом деле, кантора процветала, уверенно отражала как мелкие набеги, так и продуманные вторжения, и владельцы подконтрольных заведений знали, что Бобры способны урегулировать проблему любой сложности.
— Вот этот гад! — торжествующе провозгласил директор «Мозаики». — Наружная камера засекла!
Братья дружно уставились в монитор, на котором застыло изображение высокого худого мужчины в черном костюме. Фотография была сделана со спины, лица не разобрать, зато хорошо виден нестандартный — чересчур большой — разъем на затылке. Следующие кадры показывали путь мужчины к такси. Последнее изображение — корма отъезжающего мобиля.
— Почему ты думаешь, что это он? — осведомился Николай Николаевич.
— А кто еще? — с неподдельным удивлением спросил пострадавший.
Митроха и Петруха весело переглянулись: какая разница — он или не он? Найдем — узнаем. Им было достаточно приятельского слова. Тимохе, который уже вернулся в кресло, тоже. Обычно старший брат вел себя осторожнее, но дело виделось простым: заезжий гастролер обидел хорошего человека, и вникать в нюансы Тимохе не хотелось. Лень. Но оставался въедливый Николай Николаевич, к мнению которого в семье было принято прислушиваться.